Page 22 - Собачье сердце

Зина открыла кран над раковиной, и Борменталь бросился мыть руки. Зина из склянки
полила их спиртом.
— Можно мне уйти, Филипп Филиппович? — спросила она, боязливо косясь на
бритую голову пса.
— Можешь.
Зина пропала. Борменталь засуетился дальше. Легкими марлевыми салфеточками он
обложил голову Шарика, и тогда на подушке оказался никем не виданный лысый песий
череп и странная бородатая морда.
Тут шевельнулся жрец. Он выпрямился, глянул на собачью голову и сказал:
— Ну, Господи, благослови. Нож.
Борменталь из сверкающей груды на столике вынул маленький брюхатый ножик и
подал его жрецу. Затем он облекся в такие же черные перчатки, как и жрец.
— Спит? — спросил Филипп Филиппович.
— Спит.
Зубы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький колючий блеск, и,
взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас
разошлась, и из нее брызнула кровь в разные стороны. Борменталь набросился хищно,
стал комьями марли давить Шарикову рану, затем маленькими, как бы сахарными
щипчиками зажал ее края, и она высохла. На лбу у Борменталя пузырьками выступил пот.
Филипп Филиппович полоснул второй раз, и тело Шарика вдвоем начали разрывать
крючьями, ножницами, какими-то скобками. Выскочили розовые и желтые, плачущие
кровавой росой ткани. Филипп Филиппович вертел ножом в теле, потом крикнул:
«Ножницы!»
Инструмент мелькнул в руках у тяпнутого, как у фокусника. Филипп Филиппович
залез в глубину и в несколько поворотов вырвал из тела Шарика его семенные железы с
какими-то обрывками. Борменталь, совершенно мокрый от усердия и волнения, бросился
к стеклянной банке и извлек из нее другие, мокрые, обвисшие семенные железы. В руках
у профессора и ассистента запрыгали, завились короткие влажные струны. Дробно
защелкали кривые иглы в зажимах, семенные железы вшили на место Шариковых. Жрец
отвалился от раны, ткнул в нее комком марли и скомандовал:
— Шейте, доктор, мгновенно кожу, — затем оглянулся на круглые белые стенные
часы.
— 14 минут делали, — сквозь стиснутые зубы пропустил Борменталь и кривой
иголкой впился в дряблую кожу. Затем оба заволновались, как убийцы, которые спешат.
— Нож! — крикнул Филипп Филиппович.
Нож вскочил ему в руки как бы сам собой, после чего лицо Филиппа Филипповича
стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним приемом навел на
лбу Шарика красный венец. Кожу с бритыми волосами откинули, как скальп. Обнажили
костяной череп. Филипп Филиппович крикнул:
— Трепан!
Борменталь подал ему блестящий коловорот. Кусая губы, Филипп Филиппович начал
втыкать коловорот и высверливать в черепе Шарика маленькие дырочки в сантиметре
расстояния одна от другой так, что они шли кругом всего черепа. На каждую он тратил не
более пяти секунд. Потом пилой невиданного фасона, всунув ее хвост в первую дырочку,
начал пилить, как выпиливают дамский рукодельный ящик. Череп тихо визжал и трясся.
Минуты через три крышку черепа с Шарика сняли.
Тогда обнажился купол Шарикового мозга — серый с синеватыми прожилками и
красноватыми пятнами. Филипп Филиппович въелся ножницами в оболочки и их вскрыл.
Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаз профессору и окропил его
колпак. Борменталь с торзионным пинцетом, как тигр, бросился зажимать и зажал. Пот с
Борменталя полз потоками, и лицо его стало мясистым и разноцветным. Глаза его
метались от рук профессора к тарелке на инструментальном столе. Филипп же