Page 17 - Собачье сердце

— Я сегодня вечером не нужен вам, Филипп Филиппович? — осведомился он.
— Нет, благодарю вас, голубчик. Ничего делать сегодня не будем. Во-первых, кролик
издох, а во-вторых, сегодня в Большом — «Аида». А я давно не слышал. Люблю...
Помните? Дуэт... Тари-ра-рим.
— Как это вы успеваете, Филипп Филиппович? — с уважением спросил врач.
— Успевает всюду тот, кто никуда не торопится, — назидательно объяснил хозяин. —
Конечно, если бы я начал прыгать по заседаниям и распевать целый день, как соловей,
вместо того чтобы заниматься прямым своим делом, я бы никуда не поспел, — под
пальцами Филиппа Филипповича в кармане небесно заиграл репетир, — начало
девятого... Ко второму акту поеду... Я сторонник разделения труда. В Большом пусть
поют, а я буду оперировать. Вот и хорошо. И никаких разрух... Вот что, Иван
Арнольдович, вы все же следите внимательно: как только подходящая смерть, тотчас со
стола — в питательную жидкость и ко мне!
— Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, — патологоанатомы мне обещали.
— Отлично, а мы пока этого уличного неврастеника понаблюдаем. Пусть бок у него
заживет.
«Обо мне заботится, — подумал пес, — очень хороший человек. Я знаю, кто это.
Он — волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки... Ведь не может же быть, чтобы все
это я видел во сне. А вдруг — сон? (Пес во сне дрогнул.) Вот проснусь... и ничего нет. Ни
лампы в шелку, ни тепла, ни сытости. Опять начнется подворотня, безумная стужа,
оледеневший асфальт, голод, злые люди... Столовая, снег... Боже, как тяжело мне будет!..»
Но ничего этого не случилось. Именно подворотня растаяла, как мерзкое сновидение,
и более не вернулась.
Видно, уж не так страшна разруха. Невзирая на нее, дважды в день серые гармоники
под подоконником наливались жаром, и тепло волнами расходилось по всей квартире.
Совершенно ясно: пес вытащил самый главный собачий билет. Глаза его теперь не
менее двух раз в день наливались благодарными слезами по адресу пречистенского
мудреца. Кроме того, все трюмо в гостиной, в приемной между шкафами отражали
удачливого пса-красавца.
«Я — красавец. Быть может, неизвестный собачий принц-инкогнито, — размышлял
пес, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой, разгуливающего в
зеркальных далях. — Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я
смотрю — у меня на морде — белое пятно. Откуда оно, спрашивается? Филипп
Филиппович — человек с большим вкусом, не возьмет он первого попавшегося пса-
дворнягу».
В течение недели пес сожрал столько же, сколько в полтора последних голодных
месяца на улице. Но, конечно, только по весу. О качестве еды у Филиппа Филипповича и
говорить не приходилось. Если даже не принимать во внимание того, что ежедневно
Дарьей Петровной закупалась груда обрезков на Смоленском рынке на 18 копеек,
достаточно упомянуть обеды в 7 вечера в столовой, на которых пес присутствовал,
несмотря на протесты изящной Зины. Во время этих обедов Филипп Филиппович
окончательно получил звание божества. Пес становился на задние лапы и жевал пиджак,
пес изучил звонок Филиппа Филипповича — два полнозвучных отрывистых хозяйских
удара, и вылетал с лаем встречать его в передней. Хозяин вваливался в чернобурой лисе,
сверкая миллионом снежных блесток, пахнущий мандаринами, сигарами, духами,
лимонами, бензином, одеколоном, сукном, и голос его, как командная труба, разносился
по всему жилищу.
— Зачем ты, свинья, сову разорвал? Она тебе мешала? Мешала, я тебя спрашиваю?
Зачем профессора Мечникова разбил?
— Его, Филипп Филиппович, нужно хлыстом отодрать хоть один раз, — возмущенно
говорила Зина, — а то он совершенно избалуется. Вот поглядите, что он с вашими
калошами сделал.