Page 25 - Рассказы. Повести. Пьесы

собачий визг и крик: «Не пущай!» Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро
около дровяного склада, словно из земли выросши, собирается толпа.
— Никак беспорядок, ваше благородие!.. — говорит городовой.
Очумелов делает полуоборот налево и шагает к сборищу. Около самых ворот склада,
видит он, стоит вышеписанный человек в расстегнутой жилетке и, подняв вверх правую
руку, показывает толпе окровавленный палец. На полупьяном лице его как бы написано:
«Ужо я сорву с тебя, шельма!» да и самый палец имеет вид знамения победы. В этом
человеке Очумелов узнает золотых дел мастера Хрюкина. В центре толпы, растопырив
передние ноги и дрожа всем телом, сидит на земле сам виновник скандала — белый борзой
щенок с острой мордой и желтым пятном на спине. В слезящихся глазах его выражение
тоски и ужаса.
— По какому это случаю тут? — спрашивает Очумелов, врезываясь в толпу. — Почему
тут? Это ты зачем палец?.. Кто кричал?
— Иду я, ваше благородие, никого не трогаю… — начинает Хрюкин, кашляя в
кулак. — Насчет дров с Митрий Митричем, — и вдруг эта подлая ни с того, ни с сего за
палец… Вы меня извините, я человек, который работающий… Работа у меня мелкая. Пущай
мне заплатят, потому — я этим пальцем, может, неделю не пошевельну… Этого, ваше
благородие, и в законе нет, чтоб от твари терпеть… Ежели каждый будет кусаться, то лучше
и не жить на свете…
— Гм!.. Хорошо… — говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. —
Хорошо… Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора
обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как
оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я
ему покажу Кузькину мать!.. Елдырин, — обращается надзиратель к городовому, — узнай,
чья это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Немедля! Она наверное
бешеная… Чья это собака, спрашиваю?
— Это, кажись, генерала Жигалова! — кричит кто-то из толпы.
— Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто… Ужас как жарко!
Должно полагать, перед дождем… Одного только я не понимаю: как она могла тебя
укусить? — обращается Очумелов к Хрюкину. — Нешто она достанет до пальца? Она
маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а
потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты ведь… известный народ! Знаю вас,
чертей!
— Он, ваше благородие, цыгаркой ей в харю для смеха, а она — не будь дура и тяпни…
Вздорный человек, ваше благородие!
— Врешь кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие умный
господин и понимают, ежели кто врет, а кто по совести, как перед богом… А ежели я вру,
так пущай мировой рассудит. У него в законе сказано… Нынче все равны… У меня у самого
брат в жандармах… ежели хотите знать…
— Не рассуждать!
— Нет, это не генеральская… — глубокомысленно замечает городовой. — У генерала
таких нет. У него всё больше легавые…
— Ты это верно знаешь?
— Верно, ваше благородие…
— Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а эта — чёрт знает что! Ни
шерсти, ни вида… подлость одна только… И этакую собаку держать?!.. Где же у вас ум?
Попадись этакая собака в Петербурге или Москве, то знаете, что было бы? Там не
посмотрели бы в закон, а моментально — не дыши! Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так
не оставляй… Нужно проучить! Пора…