Page 253 - Рассказы. Повести. Пьесы

— Да, пусть я виноват, — сказал я. — Сознаю, я виноват во многом, но зачем же эта
ваша жизнь, которую вы считаете обязательною и для нас, — зачем она так скучна, так
бездарна, зачем ни в одном из этих домов, которые вы строите вот уже тридцать лет, нет
людей, у которых я мог бы поучиться, как жить, чтобы не быть виноватым? Во всем городе
ни одного честного человека! Эти ваши дома — проклятые гнезда, в которых сживают со
света матерей, дочерей, мучают детей… Бедная моя мать! — продолжал я в отчаянии. —
Бедная сестра! Нужно одурять себя водкой, картами, сплетнями, надо подличать, ханжить
или десятки лет чертить и чертить, чтобы не замечать всего ужаса, который прячется в этих
домах. Город наш существует уже сотни лет, и за все время он не дал родине ни одного
полезного человека — ни одного! Вы душили в зародыше все мало-мальски живое и яркое!
Город лавочников, трактирщиков, канцеляристов, попов, ненужный, бесполезный город, о
котором не пожалела бы ни одна душа, если бы он вдруг провалился сквозь землю.
— Я не желаю слушать тебя, негодяй! — сказал отец и взял со стола линейку. — Ты
пьян! Ты не смеешь являться в таком виде к отцу! Говорю тебе в последний раз, и передай
это своей безнравственной сестре, что вы от меня ничего не получите. Непокорных детей я
вырвал из своего сердца, и если они страдают от непокорности и упорства, то я не жалею их.
Можешь уходить откуда пришел! Богу угодно было наказать меня вами, но я со смирением
переношу это испытание и, как Иов, нахожу утешение в страданиях и постоянном труде. Ты
не должен переступать моего порога, пока не исправишься. Я справедлив, все, что я говорю,
это полезно, и если ты хочешь себе добра, то ты должен всю свою жизнь помнить то, что я
говорил тебе и говорю.
Я махнул рукой и вышел. Затем не помню, что было ночью и на другой день.
Говорят, что я ходил по улицам без шапки, шатаясь, и громко пел, а за мною толпами
ходили мальчишки и кричали:
— Маленькая польза! Маленькая польза!

XX

Если бы у меня была охота заказать себе кольцо, то я выбрал бы такую надпись:
«Ничто не проходит». Я верю, что ничто не проходит бесследно и что каждый малейший шаг
наш имеет значение для настоящей и будущей жизни.
То, что я пережил, не прошло даром. Мои большие несчастья, мое терпение тронули
сердца обывателей, и теперь меня уже не зовут маленькой пользой, не смеются надо мною, и,
когда я прохожу торговыми рядами, меня уже не обливают водой. К тому, что я стал
рабочим, уже привыкли и не видят ничего странного в том, что я, дворянин, ношу ведра с
краской и вставляю стекла; напротив, мне охотно дают заказы, и я считаюсь уже хорошим
мастером и лучшим подрядчиком, после Редьки, который хотя и выздоровел и хотя
по-прежнему красит без подмостков купола на колокольнях, но уже не в силах управляться с
ребятами; вместо него я теперь бегаю по городу и ищу заказов, я нанимаю и рассчитываю
ребят, я беру деньги взаймы под большие проценты. И теперь, ставши подрядчиком, я
понимаю, как это из-за грошового заказа можно дня по три бегать по городу и искать
кровельщиков. Со мною вежливы, говорят мне вы, и в домах, где я работаю, меня угощают
чаем и присылают спросить, не хочу ли я обедать. Дети и девушки часто приходят и с
любопытством и с грустью смотрят на меня.
Как-то я работал в губернаторском саду, красил там беседку под мрамор. Губернатор,
гуляя, зашел в беседку и от нечего делать заговорил со мною, и я напомнил ему, как он
когда-то приглашал меня к себе для объяснений. Он минуту вглядывался мне в лицо, потом
сделал рот, как о, развел руками и сказал:
— Не помню!
Я постарел, стал молчалив, суров, строг, редко смеюсь, и говорят, что я стал похож на
Редьку и, как он, нагоняю на ребят скуку своими бесполезными наставлениями.
Мария Викторовна, бывшая жена моя, живет теперь за границей, а ее отец, инженер,