Page 254 - Рассказы. Повести. Пьесы

где-то в восточных губерниях строит дорогу и покупает там имения. Доктор Благово тоже за
границей. Дубечня перешла опять к госпоже Чепраковой, которая купила ее, выторговав у
инженера двадцать процентов уступки. Моисей ходит уже в шляпе котелком; он часто
приезжает в город на беговых дрожках по каким-то делам и останавливается около банка.
Говорят, что он уже купил себе имение с переводом долга и постоянно справляется в банке
насчет Дубечни, которую тоже собирается купить. Бедный Иван Чепраков долго шатался по
городу, ничего не делая и пьянствуя. Я попытался было пристроить его к нашему делу, и
одно время он вместе с нами красил крыши и вставлял стекла и даже вошел во вкус и, как
настоящий маляр, крал олифу, просил на чай, пьянствовал. Но скоро дело надоело ему, он
заскучал и вернулся в Дубечню, и потом ребята признавались мне, что он подговаривал их
как-нибудь ночью вместе с ним убить Моисея и ограбить генеральшу.
Отец сильно постарел, сгорбился и по вечерам гуляет около своего дома. Я у него не
бываю.
Прокофий во время холеры лечил лавочников перцовкой и дегтем и брал за это деньги,
и, как я узнал из нашей газеты, его наказывали розгами за то, что он, сидя в своей мясной
лавке, дурно отзывался о докторах. Его приказчик Николка умер от холеры. Карповна еще
жива и по-прежнему любит и боится своего Прокофия. Увидев меня, она всякий раз
печально качает головой и говорит со вздохом:
— Пропала твоя головушка!
В будни я бываю занят с раннего утра до вечера. А по праздникам, в хорошую погоду, я
беру на руки свою крошечную племянницу (сестра ожидала мальчика, но родилась у нее
девочка) и иду не спеша на кладбище. Там я стою или сижу и подолгу смотрю на дорогую
мне могилу и говорю девочке, что тут лежит ее мама.
Иногда у могилы я застаю Анюту Благово. Мы здороваемся и стоим молча или говорим
о Клеопатре, об ее девочке, о том, как грустно жить на этом свете. Потом, выйдя из
кладбища, мы идем молча, и она замедляет шаг — нарочно, чтобы подольше идти со мной
рядом. Девочка, радостная, счастливая, жмурясь от яркого дневного света, смеясь,
протягивает к ней ручки, и мы останавливаемся и вместе ласкаем эту милую девочку.
А когда входим в город, Анюта Благово, волнуясь и краснея, прощается со мною и
продолжает идти одна, солидная, суровая… И уже никто из встречных, глядя на нее, не мог
бы подумать, что она только что шла рядом со мною и даже ласкала ребенка.
1896

Мужики

I

Лакей при московской гостинице «Славянский базар», Николай Чикильдеев, заболел. У
него онемели ноги и изменилась походка, так что однажды, идя по коридору, он споткнулся
и упал вместе с подносом, на котором была ветчина с горошком. Пришлось оставить место.
Какие были деньги, свои и женины, он пролечил, кормиться было уже не на что, стало
скучно без дела, и он решил, что, должно быть, надо ехать к себе домой, в деревню. Дома и
хворать легче, и жить дешевле; и недаром говорится: дома стены помогают.
Приехал он в свое Жуково под вечер. В воспоминаниях детства родное гнездо
представлялось ему светлым, уютным, удобным, теперь же, войдя в избу, он даже испугался:
так было темно, тесно и нечисто. Приехавшие с ним жена Ольга и дочь Саша с недоумением
поглядывали на большую неопрятную печь, занимавшую чуть ли не пол-избы, темную от
копоти и мух. Сколько мух! Печь покосилась, бревна в стенах лежали криво, и казалось, что
изба сию минуту развалится. В переднем углу, возле икон, были наклеены бутылочные
ярлыки и обрывки газетной бумаги — это вместо картин. Бедность, бедность! Из взрослых
никого не было дома, все жали. На печи сидела девочка лет восьми, белоголовая, немытая,