Page 6 - Рассказы. Повести. Пьесы

народа. Наиболее показателен в этом цикле рассказ «Счастье».
Новаторская поэтика лирических чеховских рассказов проявляется тут с особой
выразительностью. Стремясь ни в чем не приукрасить своих героев и в то же время раскрыть
их человечность, Чехов разрабатывает оригинальную художественную структуру, которая
получит богатое развитие в его последующем творчестве. Он избегает идеализации не только
внешнего облика героев, но и их интеллектуальных возможностей, склада их мыслей. Герои
рассказа «Счастье» — и старик пастух, и объездчик Пантелей, рассуждающие о счастье, —
не говорят ничего, что выходило бы за узкий горизонт их интересов. Их мысли так же тягучи
и вялы, как это и естественно для темных людей, заброшенных в молчаливых, равнодушных
степных просторах. Писатель, однако, так передает их беседу, что за их разговорами о
заколдованных кладах, зарытых в степи, проглядывают мечты о настоящем человеческом
счастье, о большой жизни, идущей где-то там — за границей молчаливой степи. Писатель
достигает всего этого не только особой формой повествования, но и целенаправленным
использованием всех элементов художественной структуры. Уже современники отметили
изумительную живописную выразительность степных пейзажей в этом рассказе; не уловили
они, однако, главного не поняли, что пейзажи тут не являются самоцелью, что они помогают
автору создать нужное ему настроение, раскрыть главную мысль рассказа, что они не только
живописны, но и философски содержательны.
Выработанные в лирических рассказах принципы повествования и общей поэтической
структуры легли в основу повести «Степь». Это был, так сказать, первый официальный
выход Чехова на большую арену русской литературы. Повесть была опубликована в
столичном журнале «Северный вестник». «Степь» — вершина лирической прозы Чехова
восьмидесятых годов. Размышление о горькой судьбе простых людей вырастает здесь до
мысли об обездоленности родины, сокровища которой гибнут никому не нужные и никем не
воспетые, подавленные враждебными силами, олицетворенными в образе вездесущего купца
Варламова, в свою очередь порабощенного деловой сухостью, властью чистогана. Более
сложная творческая задача приводит, к значительному усложнению поэтической структуры.
От мыслей и чувств своих героев Чехов поднимается к философским обобщениям, воедино
сливает мысли и чувства героев, автора и читателей. Так возникают неповторимые чеховские
лирические отступления, непосредственно продолжающие гоголевские традиции.
Конец восьмидесятых годов — период напряженных идейных и творческих исканий
писателя, которые привели к существенной перестройке всей его художественной системы.
Чехов стремится отойти от общей постановки вопроса об обездоленности человека, о
человеческом счастье, пытается разобраться в конкретных социальных конфликтах, в тех
острых проблемах, которые были в центре внимания современной общественной мысли. К
этому вела его логика творческого развития и вместе с тем изменяющаяся общественная
обстановка в стране, все более очевидно выявлявшийся кризис эпохи реакции
восьмидесятых годов. Вопрос «что делать?» и в связи с этим решительная переоценка
идейного достояния — и своего личного, и своих современников —? становился главным в
жизни и творчестве писателя конца восьмидесятых годов. Жалобы на свою идейную
незрелость являются в это время лейтмотивом чеховских писем. Поиски цельного и ясного
мировоззрения, которое явилось бы ключом к решению назревших социальных проблем,
ярко отразились в творчестве писателя 1888–1889 годов.
Именно в это время Чехов испытывает особенно мощное влияние Л. Н. Толстого. Это
был сложный процесс. Антон Павлович учится у великого писателя, которому уверенно
отводит первое место в русской литературе, острой постановке нравственных проблем,
аккумулирующих все другие — и социальные и политические — вопросы. В связи с этим
идет процесс совершенствования форм и метода психологического анализа. Чехов осваивает
и перерабатывает в духе своей художественной системы толстовское искусство показа
диалектики человеческой души. Вместе с тем он пытается разобраться в нравственном
учении великого писателя. Все это нашло отражение в ряде рассказов второй половины
восьмидесятых годов. Толстовская идея непротивления злу насилием тщательно