Page 9 - Рассказы. Повести. Пьесы

Рагин, вырастает тут в символ всего господствующего строя жизни, где нечего и
рассчитывать на справедливость, так как «…всякое насилие встречается обществом, как
разумная и целесообразная необходимость, и всякий акт милосердия, например,
оправдательный приговор, вызывает целый взрыв неудовлетворенного, мстительного
чувства…».
Но ведь общество — это люди. Не удивительно поэтому, что Чехов все более
требовательно относится к своим современникам, к их взглядам, к их общественным
позициям. В «Дуэли» он показывает не только бесчеловечность и несостоятельность
деспотических, антигуманных взглядов зоолога, но и неприглядную жизнь Лаевского.
Накануне дуэли, в минуту прозрения, с отвращением оглядывая свое прошлое, Лаевский
приходит к заключению, что «…он… не участвовал в общей жизни людей, был равнодушен
к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе… но сделал людям ни на
грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать
свою презренную, паразитную жизнь… всегда старался придавать себе такой вид, как будто
он выше и лучше их. Ложь, ложь и ложь…». С особой силой подобная позиция обличается в
«Палате № 6». Жизнь доктора Рагина, которая с наибольшей полнотой воплощает политику
невмешательства и приспособленчества, оценивается в повести, как прямое пособничество
злу. Его философская доктрина — своеобразный конгломерат модных в те годы веяний от
толстовства до наиболее реакционных сторон учения стоиков — объявляется устами
Громова антидемократической и нежизнеспособной. Вместе с тем в повести утверждается,
что в истории человечества извечно «…прогрессируют… борьба, чуткость к боли,
способность отвечать на раздражение…».
«Палата № 6» явилась выражением крепнущей ненависти Чехова к общественному
застою в русской жизни, к тому, что он еще в конце восьмидесятых годов называл
«азиатчиной». «Нет, сударь, — говорит Громов в ответ на разглагольствования Рагина, —
это не философия, не мышление, не широта взгляда, а лень, факирство, сонная одурь…»
Русскому человеку, по мнению Чехова, необходимо прежде всего сбросить с себя эту
сонную одурь, «совлечь с себя азиата». «Ему нужны… желания, темперамент. Надоело
кисляйство», — заявляет он в одном из своих писем 1894 года.
Вера Чехова в прогрессивное развитие человеческого общества крепла из года в год.
Никогда еще до этого не рисовал писатель такой мрачной картины, как в «Палате № 6»,
однако, потому что вся повесть была, как соком, пропитана мыслями о
противоестественности подобной жизни, о высших целях человеческого бытия, она чужда
настроениям пессимизма и безысходности. Последующие произведения Чехова все
очевиднее выявляли этот его исторический подход к восприятию современной
действительности. Чем глубже, чем беспощаднее обличал он социальное зло, тем сильнее и
убежденнее звучала в них мысль о грядущем торжестве справедливости, правды и красоты в
жизни людей.
Однажды Чехов получил от знакомого писателя письмо, в котором тот, рассказывая
один нелепый трагический случай, делал в связи с этим весьма пессимистические общие
выводы. Чехов ответил ему так: «Мне всегда казалось, что Вы не справедливы к
современной жизни, и всегда казалось, что это проходит болезненной судорогой по плодам
Вашего творчества и вредит этим плодам… Я далек от того, чтобы восторгаться
современностью, но ведь надо быть объективным, насколько возможно справедливым. Если
теперь нехорошо, если настоящее несимпатично, то прошлое было просто гадко».
Чеховская идея прогрессивного общественного развития из года в год не только
крепла, но и непрерывно пополнялась конкретным социально-историческим содержанием,
чутко отражала существенные сдвиги в общественной атмосфере России. Развитию этого
процесса во многом способствовала жизнь писателя среди народа.
Значительное ухудшение здоровья, острая неудовлетворенность всем укладом жизни в
Москве, которую он почувствовал после возвращения с Сахалина, тяга к повседневному
общению с народом заставили Чехова покинуть Москву. В 1892 году, купив в долг