Page 102 - Детство

люди, на подбор - силачи, в них было что-то детское, очень понятное,- меня особенно
поражала их незлобивость, непоколебимое добродушие и внимательное, серьёзное отношение
друг ко другу.
Все они превосходно смеялись, до слёз захлёбываясь смехом, а один из них - касимовец,
с изломанным носом, мужик сказочной силы: он снёс однажды с баржи далеко на берег
колокол в двадцать семь пудов веса,- он, смеясь, выл и кричал:
- Вву, вву! Слова - трава, а слова - мелка деньга, а золотой монета слова-та!
Однажды он посадил Вяхиря на ладонь себе, поднял его высоко и сказал:
- Вот где живи, небеснай!
В ненастные дни мы собирались у Язя, на кладбище, в сторожке его отца. Это был
человек кривых костей, длиннорукий, измызганный, на его маленькой голове, на тёмном лице
кустились грязноватые волосы; голова его напоминала засохший репей, длинная, тонкая шея -
стебель. Он сладко жмурил какие-то жёлтые глаза и скороговоркой бормотал:
- Не дай господь бессонницу! Ух!
Мы покупали три золотника чая, осьмушку сахара, хлеба, обязательно шкалик водки
отцу Язя, Чурка строго приказывал ему:
- Дрянной Мужик,- ставь самовар!
Мужик, усмехаясь, ставил жестяной самовар, мы, в ожидании чая, рассуждали о своих
делах, он давал нам добрые советы:
- Глядите - после завтрея сороковины у Трусовых, большой стол будет,вот они где, кости
вам!
- У Трусовых кости кухарка собирает,- замечал всезнающий Чурка.
Вяхирь мечтал, глядя в окно на кладбище:
- Скоро в лес ходить будем, ох ты!
Язь всегда молчал, внимательно разглядывая всех печальными глазами, молча же он
показывал нам свои игрушки - деревянных солдат, добытых из мусорной ямы, безногих
лошадей, обломки меди, пуговицы.
Отец его ставил на стол разнообразные чашки, кружки, подавал самовар,Кострома
садился разливать чай, а он, выпив свой шкалик, залезал на печь и, вытянув оттуда длинную
шею, разглядывал нас совиными глазами, ворчал:
- Ух, чтоб вам сдохнуть,- будто и не мальчишки ведь, а? Ах, воры, не дай господь
бессонницу!
Вяхирь говорил ему:
- Мы вовсе не воры!
- Ну, ин воришки...
Если Язёв отец надоедал нам,- Чурка сердито окрикивал его:
- Отстань, Дрянной Мужик!
Мне, Вяхирю и Чурке очень не нравилось, когда этот человек начинал перечислять, в
каком доме есть хворые, кто из слобожан скоро умрёт,- он говорил об этом смачно и
безжалостно, а видя, что нам неприятны его речи,нарочно дразнил и подзуживал нас:
- Ага-а, боитесь, шишиги? То-то! А вот скоро один толстый помрёт,- эх, и долго ему
гнить!
Его останавливали,- он не унимался:
- А ведь и вам надо умирать, не помойных-то ямах недолго проживёте!
- Ну, так и умрём,- говорил Вяхирь,- нас в ангелы возьмут...
- Ва-вас? - задыхался от изумления Язёв отец.- Это - вас? В ангели?
Хохотал и снова дразнил, рассказывая о покойниках разные пакости.
Но иногда этот человек вдруг начинал говорить журчащим, пониженным голосом что-то
странное:
- Слушайте-ка, ребятишки, погодите! Вот третьево дни захоронили одну бабу, узнал я,
ребятёнки, про неё историю - что же это за баба?
Он очень часто говорил про женщин и всегда - грязно, но было в его рассказах что-то