Page 74 - Детство
P. 74

песни-то пели?
                     Оправляя шумящее платье, прачка внушительно говорила:
                     - Нынче, матушка, другая мода...
                     Дядя смотрел на бабушку прищурясь, как будто она сидела очень далеко, и продолжал
               настойчиво сеять невесёлые звуки, навязчивые слова.
                     Дед  таинственно  беседовал  с  мастером,  показывая  ему  что-то  на  пальцах,  а  тот,
               приподняв  бровь,  глядел  в  сторону  матери,  кивал  головою,  и  жидкое  его  лицо неуловимо
               переливалось.
                     Мать сидела всегда между Сергеевыми, тихонько и серьёзно разговаривая с Васильем;
               он вздыхал, говоря:
                     - Да-а, над этим надо думать...
                     А Виктор сыто улыбался, шаркал ногами и вдруг пискляво пел:
                     Андрей-папА, Андрей-папА...
                     Все, удивлённо примолкнув, смотрели на него, а прачка важно объясняла:
                     - Это он из киятра взял, это там поют...
                     Было два или три таких вечера, памятных своей давящей скукой, потом часовых дел
               мастер явился днём, в воскресенье, тотчас после поздней обедни. Я сидел в комнате матери,
               помогая  ей  разнизывать  изорванную  вышивку  бисером,  неожиданно  и  быстро  открылась
               дверь, бабушка сунула в комнату испуганное лицо и тотчас исчезла, громко шепнув:
                     - Варя - пришёл!
                     Мать не пошевелилась, не дрогнула, а дверь снова открылась, на пороге встал дед и
               сказал торжественно:
                     - Одевайся, Варвара, иди!
                     Не вставая, не глядя на него, мать спросила:
                     - Куда?
                     -  Иди,  с  богом!  Не  спорь.  Человек  он  спокойный,  в  своём  деле  -  мастер  и  Лексею  -
               хороший отец...
                     Дед  говорил  необычно  важно  и  всё  гладил  ладонями  бока  свои,  а  локти  у  него
               вздрагивали,  загибаясь  за  спину,  точно  руки  его  хотели  вытянуться  вперёд,  и  он  боролся
               против них.
                     Мать спокойно перебила:
                     - Я вам говорю, что этому не бывать...
                     Он шагнул к ней, вытянул руки, точно ослепший, нагибаясь, ощетинившись, и захрипел:
                     - Иди! А то - поведу! За косы...
                     - Поведёте? - спросила мать, вставая; лицо у неё побелело, глаза жутко сузились, она
               быстро стала срывать с себя кофту, юбку и, оставшись в одной рубахе, подошла к деду:  -
               Ведите!
                     Он оскалил зубы, грозя ей кулаком:
                     - Варвара, одевайся!
                     Мать отстранила его рукою, взялась за скобу двери:
                     - Ну, идёмте!
                     - Прокляну,- шёпотом сказал дед.
                     - Не боюсь. Ну?
                     Она отворила дверь, но дед схватил её за подол рубахи, припал на колени и зашептал:
                     - Варвара, дьявол, погибнешь! Не срами...
                     И тихонько, жалобно заныл:
                     - Ма-ать, ма-ать...
                     Бабушка уже загородила дорогу матери, махая на неё руками, словно на курицу, она
               загоняла её в дверь и ворчала сквозь зубы:
                     - Варька, дура,- что ты? Пошла, бесстыдница!
                     Втолкнув  её  в  комнату,  заперла  дверь  на  крюк  и  наклонилась  к  деду,  одной  рукой
               поднимая его, другой грозя:
   69   70   71   72   73   74   75   76   77   78   79