Page 71 - Детство

Она сердито откликалась:
- Делай своё дело.
Я видел также, что дед готовит что-то, пугающее бабушку и мать. Он часто запирался в
комнате матери и ныл, взвизгивал там, как неприятная мне деревянная дудка кривобокого
пастуха Никанора. Во время одной из таких бесед мать крикнула на весь дом:
- Этого не будет, нет!
И хлопнула дверь, а дед - завыл.
Это было вечером; бабушка, сидя в кухне у стола, шила деду рубаху и шептала что-то
про себя. Когда хлопнула дверь, она сказала, прислушавшись:
- К постояльцам ушла, о господи!
Вдруг в кухню вскочил дед, подбежал к бабушке, ударил её по голове и зашипел,
раскачивая ушибленную руку.
- Не болтай чего не надо, ведьма!
- Старый ты дурак,- спокойно сказала бабушка, поправляя сбитую головку.- Буду я
молчать, как же! Всегда всё, что узнаю про затеи твои, скажу ей...
Он бросился на неё и стал быстро колотить кулаками по большой голове бабушки; не
защищаясь, не отталкивая его, она говорила:
- Ну, бей, бей, дурачок! Ну, на, бей!
Я, с полатей, стал бросать в них подушки, одеяла, сапоги с печи, но разъярённый дед не
замечал этого, бабушка же свалилась на пол, он бил голову её ногами, наконец споткнулся и
упал, опрокинув ведро с водой. Вскочил, отплёвываясь и фыркая, дико оглянулся и убежал к
себе на чердак; бабушка поднялась, охая, села на скамью, стала разбирать спутанные волосы.
Я соскочил с полатей, она сказала мне сердито:
- Подбери подушки и всё да поклади на печь! Надумал тоже: подушками швырять! Твоё
это дело? И тот, старый бес, разошёлся,- дурак!
Вдруг она охнула, сморщилась и, наклоня голову, позвала меня:
- Взгляни-ка, чего это больно тут?
Я разобрал её тяжёлые волосы,- оказалось, что глубоко под кожу ей вошла шпилька, я
вытащил её, нашёл другую, у меня онемели пальцы.
- Я лучше мать позову, боюсь!
Она замахала рукой:
- Что ты? Я те позову! Слава богу, что не слышала, не видела она, а ты - на-ко! Пошел ин
прочь!
И стала сама гибкими пальцами кружевницы рыться в густой чёрной гриве cвоей.
Собравшись с духом, я помог ей вытащить из-под кожи ещё две толстые, изогнутые шпильки.
- Больно тебе?
- Ничего, завтра баню топить буду, вымоюсь - пройдет.
И стала просить меня ласково:
- А ты, голубА душа, не сказывай матери-то, что он бил меня, слышишь? Они и без того
злы друг на друга. Не скажешь?
- Нет.
- Ну, помни же! Давай-ко уберём тут всё. Лицо-то избито у меня? Ну ладно, стало быть,
все шито-крыто...
Она начала подтирать пол, а я сказал от души:
- Ты - ровно святая, мучают-мучают тебя, а тебе - ничего!
- Что глупости мелешь? Святая... Нашел где!
Она долго ворчала, расхаживая на четвереньках, а я, сидя на приступке, придумывал -
как бы отомстить деду за неё?
Первый раз он бил бабушку на моих глазах так гадко и страшно. Предо мною, в сумраке,
пылало его красное лицо, развевались рыжие волосы: в сердце у меня жгуче кипела обида, и
было досадно, что я не могу придумать достойной мести.
Но дня через два, войдя зачем-то на чердак к нему, я увидал, что он, сидя на полу пред