Page 31 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

Это был часовой в шлеме, с плечами широкими, как у отца, и с его осанкой. Точно на
краю света стоял он, опираясь на ружье и глядя вдаль, а перед ним расстилалось темное море.
Конечно, моря никакого не было. Но так живо было впечатление, что дети в первую минуту
молчали. Потом мальчики постарше незаметно окружили Таню и разом с криками подняли ее
на воздух.
Девочки, которых вовсе не трогали, завизжали. А Таня даже не вскрикнула. Она только
была смущена, что в самом деле часовой получился хорошо. А ведь она и не думала, как это
сделать. Она только схватила свою мысль и крепко держала ее, не выпуская из своих пальцев
до тех пор, пока не приделала к винтовке штыка, покрыв его сверкающим льдом. И теперь
пальцы ее болели от воды и от снега, и она грела их, засунув в рот.
Коля стоял в стороне, не делая к Тане ни одного шага.
Александра Ивановна, привлеченная громким криком детей, тоже вышла во двор и
постояла без шубы перед снежной фигурой часового. Она была удивлена ее красотой.
Тонкие шерстинки на черном платье учительницы уже покрылись изморозью,
гранатовая звездочка затуманилась на ее груди, а она все стояла, думая о своем собственном
детстве.
Ведь и они когда-то лепили фигуры из снега. Одну она помнила хорошо. Это была
снежная баба, стоявшая в углу двора. Ночью, когда двор и кирпичные стены заливала луна, на
нее было страшно смотреть. Ее круглая распухшая голова, с черным углем вместо рта, была
окружена сиянием. И однажды, взглянув на нее вечером из окна, она испугалась и заплакала.
Никто не знал, отчего она плачет. А она не могла заснуть. Всю ночь в лунном свете
мерещилась ей эта снежная баба, похожая на вымысел каких-то подземных существ.
И теперь, через двадцать лет, учительница оглянулась: нет ли и тут этой страшной
снежной бабы? Нет, она не увидела ее. Тут были и другие фигуры, не так искусно сделанные,
как часовой, но все же это были воины, герои, был даже богатырь на коне – фантазия наивная
и высокая, населявшая все углы двора.
– Это ты слепила часового? – спросила она у Тани.
Таня кивнула головой и вынула пальцы изо рта.
– Вам холодно, Александра Ивановна, – сказала она, – ваша звездочка совсем
потускнела. Можно мне ее потрогать?
И Таня, протянув руку, потерла звездочку пальцем, и звездочка снова заблестела на
гранях.
– Хочешь, я тебе ее подарю за то, что ты так хорошо сделала часового? – сказала
учительница.
Таня с испугом остановила ее:
– Не надо! Не делайте этого, Александра Ивановна. Мы помним вас все с этой
звездочкой. Не надо отнимать ее у других.
Таня отбежала подальше к воротам, где стоял Филька, маня ее к себе рукой.
А учительница потихоньку побрела к крыльцу и, пока шла, все время думала о Тане. Как
часто застает она ее в последнее время и печальной и рассеянной, и все же каждый шаг ее
исполнен красоты. Может быть, в самом деле любовь скользнула своим тихим дыханием по ее
лицу?
«Ну что ж, это совсем не страшно, – думала с улыбкой учительница. – Но что она там
жует усердно? Неужели снова они раздобыли у китайца эту противную серу? Так и есть!
Любовь, о милая любовь, которую еще можно умерить серой!»
Учительница засмеялась тихонько и отошла прочь от детей.
Действительно, Филька раздобыл у китайца целый кусок пихтовой смолы и теперь
охотно раздавал ее всем. Он дал тем, кто стоял от него направо, и тем, кто стоял налево, и
только Жене не дал ничего.
– Что же ты мне не даешь серы? – крикнула ему Женя.
– Филька, не давай девчонкам серы, – сказали мальчики со смехом, хотя они знали
отлично, что рука его всегда была щедра.