Page 30 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

проходившая мимо, назвала его «чистый демон».
Но Филька уже этого не слыхал. Он был за забором и шел по чужому огороду дальше,
рядом со следами Тани.
В конце огорода он перескочил еще через один забор, уже не такой высокий, и вышел к
рощице, которая была близко от дома. Тут обогнул он кусты невысокой калины, ронявшей
ягоды в снег, и поглядел на рощу. Вся белая от шелковистых каменных березок и молодого
снега, она показалась ему вымыслом, который никогда и не снился ему, всегда окруженному
лесом. Каждая ветвь была резка, словно отчеркнута мелом, стволы как бы дымились, светлые
искры пробегали по их коре. И в этой серебряной роще, среди неподвижных деревьев,
неподвижно стояла Таня и плакала. Она не слыхала ни звука его шагов, ни шума раздвигаемых
веток.

Филька отодвинулся за кусты, скрывавшие его, как стена, и посидел на снегу недолго.
Потом потихоньку отполз и бесшумно зашагал назад.
«Если человек остается один, – снова подумал Филька, – то он, конечно, может попасть
на плохую дорогу: он может бегать по следам, как собака, и прыгать через забор, и, как лиса,
подглядывать из-за кустов за другими. Но если человек плачет один, то лучше его оставить
так: пусть плачет».
И Филька, обойдя рощу далеко, свернул в переулок и подошел к воротам Тани. Он
открыл калитку и вошел в ее дом смело, как никогда не входил.
Старуха спросила его, что ему нужно.
Он ответил, что хотел бы видеть мать Тани и сказать ей, что в школе сегодня кружок и
Таня придет попозже.
Старуха показала ему на комнату, где сидела мать.
Он приоткрыл немного дверь и снова закрыл ее быстро.
В комнате, на красном диванчике, рядом с матерью Тани сидела Александра Ивановна.
Обняв мать Тани, она говорила ей что-то, и у обеих в руках были крошечные белые
платки, которые они изредка подносили к глазам.
Неужели и они горевали о чем-то?
Филька попятился назад, не скрипнув ни одной половицей.
Он вышел на крыльцо и быстро зашагал к воротам.
Да, он знал многие вещи, которые в городе были ему ни к чему. Он знал голоса зверей,
знал корни трав, знал глубину воды, знал даже, что не следует дом свой в лесу конопатить
войлоком, потому что птицы таскают волос на гнезда. Но, когда люди не смеются, а плачут
вдвоем, он не знал, как в таком случае поступить. Тогда пусть все они плачут, а ему лучше
заняться своими собаками, потому что уже зима и скоро лед поднимется над водой и от луны
станет зеленым, как медь.

XII

Снег падал почти до самых каникул; переставал и падал, переставал и снова падал и
засыпал весь городок. В домах стало трудно открывать ставни. На тротуарах прорывали
траншеи. Дорога поднялась высоко. А снег все падал, овладевая и рекой и горами, и только в
одном месте, на школьном дворе, где постоянно топтали его детские ноги, он ничего не мог
поделать. Тут он прижался покрепче к земле, стал плотным и гладким, и можно было из него
лепить что угодно.
Вот уже несколько дней подряд на каждой большой перемене Таня лепит из снега
фигуру.
Сегодня она кончила ее. Мальчики, помогавшие ей, отнесли к забору лестницу, оставили
ведро с водой. И Таня отошла в сторону, чтобы посмотреть на свой труд.