Page 56 - Дикая собака Динго,или Повесть о первой любви

тяжело. А Костя-вожатый вдел рядом с Александрой Ивановной, и голоса их были тихи – они
не будили эха под потолком.
Девочка же продолжала стучать.
Коля остановился возле двери и подождал, пока не подойдут остальные.
– Вот свободная комната, – сказал он, – мы можем здесь провести собрание нашего
звена.
Он открыл дверь и вошел тихо первый, не глядя по сторонам. Но, и не глядя, искал он
Таню то мыслью, то сердцем, все время думая о ней. И неожиданно увидел ее в углу на
толстом матраце, который подстилают под ноги при очень высоких прыжках.
Он открыл губы, чтобы произнести ее имя, и не произнес. Он присел на корточки, чтобы
тронуть ее за плечо, и не тронул, потому что она еще крепко спала и ресницы ее были влажны,
а лицо уже высохло от слез.
И Коля, обернувшись к другим, замахал на них руками. Все остановились, глядя, как
Таня спит.

– Пусть спит. Не трогайте ее никто, – сказала шепотом Женя, потому что у нее было
вовсе не злое сердце, хотя чаще, чем другие, она была права и заставляла Таню плакать. –
Неужели мы не можем провести это собрание без нее? – добавила она. – Ведь Коля же нам все
рассказал, мы знаем правду.
Александра Ивановна подумала немного. Она посмотрела каждому в лицо и увидела, что
это желание было добрым. Она закрыла рукою губы – они против воли ее улыбались.
– Конечно, мы можем, дети, – сказала она. – Я разрешаю вам это. Я думаю, что Костя
согласится со мною.
И Костя-вожатый, тоже посмотрев каждому в лицо, увидел, что это желание было
общим.
– Хотя я за пионерскую дисциплину, – сказал он, – но по такому случаю мы, разумеется,
можем. Это решение общее. А если так, то мы можем всё.
Тогда Коля поманил к себе Фильку и сказал ему:
– Если мы можем всё, то выйди отсюда и шепни на ухо барабанщику, что я его сейчас
убью.
Филька вышел.
Он слегка ударил девочку по спине между лопатками. Но и от этого слабого удара она
присела, ноги ее подогнулись. Она перестала стучать.
– Человек заснул, – сказал ей Филька, – а ты гремишь на весь мир. Неужели нет в тебе
никакой совести? Хоть самой маленькой, какая должна у тебя все-таки быть по твоему малому
росту?
И все удалились прочь, неслышно шагая гуськом друг за другом, и за ними шла девочка
с барабаном, подняв свои палочки вверх.

XIX

Дети не разбудили Таню. Она проснулась среди тишины и ушла сама, и румяный от
заката воздух проводил ее до самого дома. Он облегчил ее грудь, голову, плечи, но совесть
продолжала болеть.
Как расскажет она все это матери, как сможет ее огорчить?
Но дома, кроме старухи, она снова никого не застала.
И впервые Таня рассердилась на свою мать.
Она не попросила чаю у старухи, ничего не съела и, не снимая одежды и обуви, легла в
постель, хотя мать всегда запрещала ей это делать.
«Но пусть, – решила Таня. – Что же я сделала дурного и кто виноват, что все так