Page 1 - Дни и ночи

Симонов Константин
Дни и ночи

Симонов Константин Михайлович
Дни и ночи
Памяти погибших за Сталинград
...так тяжкий млат,
дробя стекло, кует булат.
А. Пушкин
I
Обессилевшая женщина сидела, прислонившись к глиняной стене сарая, и спокойным
от усталости голосом рассказывала о том, как сгорел Сталинград.
Было сухо и пыльно. Слабый ветерок катил под ноги желтые клубы пыли. Ноги
женщины были обожжены и босы, и когда она говорила, то рукой подгребала тёплую пыль к
воспаленным ступням, словно пробуя этим утишить боль.
Капитан Сабуров взглянул на свои тяжелые сапоги и невольно на полшага
отодвинулся.
Он молча стоял и слушал женщину, глядя поверх ее головы туда, где у крайних
домиков, прямо в степи, разгружался эшелон.
За степью блестела на солнце белая полоса соляного озера, и все это, вместе взятое,
казалось краем света. Теперь, в сентябре, здесь была последняя и ближайшая к Сталинграду
железнодорожная станция. Дальше до берега Волги предстояло идти пешком. Городишко
назывался Эльтоном, по имени соляного озера. Сабуров невольно вспомнил заученные еще
со школы слова "Эльтон" и "Баскунчак". Когда-то это было только школьной географией. И
вот он, этот Эльтон: низкие домики, пыль, захолустная железнодорожная ветка.
А женщина все говорила и говорила о своих несчастьях, и, хотя слова ее были
привычными, у Сабурова защемило сердце. Прежде уходили из города в город, из Харькова
в Валуйки, из Валуек в Россошь, из Россоши в Богучар, и так же плакали женщины, и так же
он слушал их со смешанным чувством стыда и усталости. Но здесь была заволжская голая
степь, край света, и в словах женщины звучал уже не упрек, а отчаяние, и уже некуда было
дальше уходить по этой степи, где на многие версты не оставалось ни городов, ни рек
ничего.
- Куда загнали, а? - прошептал он, и вся безотчетная тоска последних суток, когда он из
теплушки смотрел на степь, стеснилась в эти два слова.
Ему было очень тяжело в эту минуту, но, вспомнив страшное расстояние, отделявшее
его теперь от границы, он подумал не о том, как он шел сюда, а именно о том, как ему
придется идти обратно. И было в его невеселых мыслях то особенное упрямство,
свойственное русскому человеку, не позволявшее ни ему, ни его товарищам ни разу за всю
войну допустить возможность, при которой не будет этого "обратно".
И все-таки дальше так продолжаться не могло. Сейчас, в Эльтоне, он вдруг
почувствовал, что именно здесь и лежит тот предел, за который уже нельзя переступить.
Он посмотрел на поспешно выгружавшихся из вагонов солдат, и ему захотелось как
можно скорее добраться по этой пыли до Волги и, переправившись через нее, почувствовать,
что обратной переправы не будет и что его личная судьба будет решаться на том берегу,
заодно с участью города. И если немцы возьмут город, он непременно умрет, и если он не
даст им этого сделать, то, может быть, выживет.
А женщина, сидевшая у его ног, все еще рассказывала про Сталинград, одну за другой
называя разбитые и сожженные улицы. Незнакомые Сабурову названия их для нее были
исполнены особого смысла. Она знала, где и когда были построены сожженные сейчас дома,
где и когда посажены спиленные сейчас на баррикады деревья, она жалела все это, как будто
речь шла не о большом городе, а о ее доме, где пропали и погибли до слез знакомые,