Page 8 - Дни и ночи

- Мало? - переспросил Бобров и усмехнулся: - Столько же, сколько всюду, только не
все переправляются.
- Почему? - спросил Сабуров.
- Как вам сказать... остаются, потому что трудно и потому что азарт. И ожесточение.
Нет, я не то вам говорю. Вот переправитесь - на третий день сами поймете почему.
Бойцы первой роты начали по мосткам переходить на баржу. Между тем возникло
непредвиденное осложнение. Оказалось, что на берегу скопилось множество людей,
желавших, чтобы их погрузили именно сейчас и именно на эту баржу, направляющуюся в
Сталинград. Один, возвращался из госпиталя; другой вез из продовольственного склада
бочку водки и требовал, чтобы ее погрузили вместе с ним; третий, огромный здоровяк,
прижимая к груди тяжеленный ящик, напирая на Сабурова, говорил, что это капсюли для
мин и что если он их не доставит именно сегодня, то ему снимут голову; наконец, были
люди, просто по разным надобностям переправившиеся с утра на левый берег и теперь
желавшие как можно скорее быть обратно в Сталинграде. Никакие уговоры не действовали.
По их тону и выражению лиц никак нельзя было предположить, что там, на правом берегу,
куда они так спешили,- осажденный город, на улицах которого каждую минуту рвутся
снаряды!
Сабуров разрешил погрузиться человеку с капсюлями, интенданту с водкой и оттер
остальных, сказав, что они поедут на следующей барже. Последней к нему подошла
медсестра, которая только что приехала из Сталинграда и провожала раненых, когда их
сгружали с баржи. Она сказала, что на том берегу лежат еще раненые и что с этой же баржей
ей придется переправить их сюда. Сабуров не смог отказать ей, и, когда рота погрузилась,
она вслед за другими по узенькому трапу перебралась сначала на баржу, а потом на
пароходик.
Капитан, немолодой человек в синей тужурке и в старой совторгфлотовской фуражке с
поломанным козырьком, буркнул в рупор какое-то приказание, и пароходик отчалил от
левого берега.
Сабуров сидел на корме, свесив ноги за борт и обхватив руками поручни. Шинель он
снял и положил рядом с собой. Приятно было чувствовать, как ветер с реки забирается под
гимнастерку. Он расстегнул гимнастерку и оттянул ее на груди так, что она надулась
парусом.
- Простынете, товарищ капитан,- сказала стоявшая рядом с ним девушка, ехавшая за
ранеными.
Сабуров улыбнулся. Ему показалось смешным это предположение, что на пятнадцатом
месяце войны, переправляясь в Сталинград, он вдруг простудится. Он ничего не ответил.
- И не заметите, как простынете,- настойчиво повторила девушка.- Тут холодно на реке
по вечерам. Я вот каждый день переплываю и уже до того простудилась, что даже голоса
нет.
Действительно, в ее тонком девичьем голосе чувствовалась простуженная
хриповатость.
- Каждый день переплываете? - спросил Сабуров, поднимая на нее глаза.По скольку же
раз?
- Сколько раненых, столько и переплываю. У нас ведь теперь не как раньше было -
сначала в полк, потом в медсанбат, потом в госпиталь. Сразу берем раненых с передовой и
сами везем за Волгу.
Она сказала это таким спокойным тоном, что Сабуров, неожиданно для себя, задал тот
праздный вопрос, который обычно задавать не любил:
- А не страшно вам столько раз туда и назад?
- Страшно,- призналась девушка.- Когда оттуда раненых везу, не страшно, а когда туда
одна возвращаюсь - страшно. Когда одна, страшнее,ведь верно?
- Верно,- сказал Сабуров и про себя подумал, что он и сам, находясь в своем батальоне,
думая о нем, всегда меньше боялся, чем в те редкие минуты, когда оставался один.