Page 13 - Дни и ночи

угрюмые и резкие, но голос, каким он заговорил, был неожиданно ясным, спокойным.
- В уличных боях участвовали? - спросил он Сабурова.
- Так точно.
- Саперов вперед, автоматчиков вперед, лучших стрелков вперед. Поняли?
- Понял.
- И сами вперед. В этих случаях у нас, в Сталинграде, так принято.
- И у нас в дивизии тоже так принято,- сказал Сабуров с неожиданной для себя
резкостью.
Лицо генерала не выразило ничего. По нему нельзя было угадать, понравился или не
понравился ему ответ.
- Разрешите отправляться командирам? - повторил Проценко.
- Да, пусть идут,- произнес генерал.
Выходя, Сабуров почувствовал на себе его внимательный взгляд и услышал последние,
громче остальных сказанные слова Проценко, ответившего на вопрос генерала:
- Ничего, осилит...
Идя в темноте вслед за Бабченко, Сабуров спросил его, когда же тот наконец даст ему
комиссара вместо прежнего, заболевшего тифом и снятого с эшелона по дороге.
- Что ж я тебе его рожу, что ли? - грубо отрезал Бабченко.- Политрук первой роты
выполняет его обязанности или нет?
- Выполняет,- недовольно ответил Сабуров, но Бабченко сделал вид, что не понял его.
- А раз выполняет - пусть и дальше выполняет.
Они прошли еще несколько десятков шагов в молчании. Сабуров не любил и не ценил
Бабченко, но уважал за личную храбрость, и, кроме того, это все-таки был его командир
полка, человек, вместе с которым через час они вступят в бой. Сабуров не то что боялся, но
волнение, более сильное, чем обычно, охватило его перед этим ночным боем, и ему хотелось
услышать от Бабченко что-то, что могло его поддержать.
- Как думаете, товарищ подполковник, должно все хорошо сойти, а?
- Я не думаю и вам не советую. Приказ есть? Есть. А думать завтра будем, когда
выполним.
Он сказал это сухо, по-обычному, как всегда, ничего не поняв из того, что делалось в
душе его подчиненного. И Сабурову не захотелось больше ни о чем его спрашивать.
Когда Сабуров вернулся в расположение батальона, оказалось, что его ординарец,
которого все в батальоне, несмотря на его тридцатилетний возраст, звали просто Петей, уже
устроил среди развалин барака подобие командного пункта; правда, влезать туда надо было
на четвереньках, но зато там было сравнительно сухо и горел свет.
Сабуров позвал к себе Масленникова, политрука Парфенова, заменявшего комиссара
батальона, и командиров всех трех рот: долговязого, усатого, похожего на Чапаева
Гордиенко, маленького Винокурова и спокойного, тяжеловесного сибиряка, пришедшего
недавно из запаса, Потапова. Сабуров дал командирам полчаса на то, чтобы выбрать из
каждой роты по пятьдесят человек автоматчиков и лучших стрелков.
- Впереди,- объяснил он, развертывая план города,- лежит площадь. На той стороне -
дома, уже взятые немцами,- три больших дома, каждый в полквартала. Эти дома надо занять
сегодня ночью,- говорил он, подчеркивая значение этих слов только тем, что после каждого
делал паузу, словно ставил точку...
...Силы он поделит на три части: левый дом в обход площади будет брать со своей
группой Гордиенко, правый дом - тоже в обход - будет брать Парфенов, прямо, через
площадь, пойдет он сам...
Командиры молча слушали.
- Вы,- обратился Сабуров к Масленникову,- останетесь в резерве и, когда дойдете до
нашего переднего края, остановитесь, расположите всех, кто не уйдет с нами, и будете ждать
рассвета. Надо так расположить людей, чтобы к рассвету, как только мы выбьем немцев, вы
уже были совсем близко и могли нас поддержать. Поняли, Масленников?