Page 18 - Дни и ночи

- Трое раненых.
- Ну, это ничего... А у меня только убитых двадцать один,- шепнул он на ухо
Масленникову.- Побудьте тут, я сейчас вернусь.
Взяв с собой Петю, Сабуров прошел по нижнему коридору до правого конца здания,
вылез через пролом и, прячась между редкими чахлыми деревьями, перебежал к соседнему
дому.
Немцы не сразу заметили его, и над его головой просвистело лишь несколько одиноких
пуль.
Он застал Парфенова в той же комнате, где у телефона сидел лейтенант Григорьев.
Парфенов лежал на полу. Под голову у него были подложены две полевые сумки - своя и
чужая. Он истекал кровью. Большой осколок мины разорвал ему живот, и когда вошел
Сабуров, Парфенов только понимающе и грустно посмотрел на него и ничего не сказал.
Сабурову было жалко Парфенова, как всегда особенно жалко бывает людей,
погибающих в первой схватке. Этот маленький, худенький человек, прибывший в батальон
во время переформирования и до смешного не умевший приказывать и повелевать, сейчас
так мужественно и спокойно вел себя, так просто, не жалуясь, не говоря ни слова, умирал,
что Сабурову невольно захотелось оказаться поближе к нему и сказать что-то самое
хорошее. Сабуров сел на корточки и, поправив на лбу Парфенова слипшиеся мокрые волосы,
спросил:
- Ну что, как, а, Парфеныч?
Парфенов, видимо, боялся заговорить, потому что тогда ему пришлось бы разжать
зубы, а если бы ему пришлось разжать зубы, он закричал бы от боли. Он не ответил, только
открыл и снова закрыл глаза, будто сказал: "Ничего..."
Сабуров, видя, как он умирает, не то что подумал, а с полной ясностью представил
себе, как этот маленький человек только что, не крича, не говоря ни слова, бежал, наверное,
впереди всех. Не наверное, а непременно бежал на немцев, не сгибаясь, первым.
- Ничего, Парфеныч, ничего,- повторил Сабуров бессмысленно ласковые слова и,
нагнувшись еще ниже, поцеловал Парфенова в плотно стиснутые губы.
V
После двухчасового затишья с рассветом начался бой, который не прекращался четверо
суток. Начался он с бомбежки, долгой и беспощадной. Вместе с "Юнкерсами-88" позицию
батальона бомбили и "Юнкерсы-87" - те самые пикирующие бомбардировщики с воющими
бомбами, о которых так много говорили еще во время немецкого вторжения во Францию. На
самом деле никаких воющих бомб не было: просто под плоскостями самолетов были
устроены приспособления, которые издавали страшный вой, когда "юнкерсы" пикировали. В
сущности, это была нехитрая выдумка, повторявшая трещотки и пищалки на воздушных
змеях.
К удивлению Сабурова, Конюков, так решительно действовавший ночью, перетрусил
во время бомбежки и лежал на земле ничком, как убитый, не поднимая головы.
- Конюков! - окликнул Сабуров, подходя к нему.- Конюков!
Конюков опасливо поднял голову, увидел капитана, неожиданно вскочил, схватил его
за плечо и повалил рядом с собой.
- Ложитесь! - закричал он не своим голосом.
Сабуров с трудом оторвал его руку от своего плеча и сел рядом с ним.
- Что "ложитесь"?
- Ложитесь,- повторил Конюков, снова пытаясь вцепиться в него и повалить на землю.
И Сабуров понял, что только въевшаяся в плоть и кровь солдатская дисциплина в
соединении с привычкой беречь командира заставила смертельно испуганного Конюкова
вскочить с земли для того, чтобы заставить его, Сабурова, лечь рядом с собой.
- Так и будешь лежать все время?
- Как прикажете, товарищ капитан.
- Да что ж прикажу... Лежи, терпи, только зачем время терять... Бомбят - приляг,