Page 33 - Дни и ночи

обожгло руку пулей. Еще в середине дня его ударило о стену взрывной волной от близко
разорвавшейся бомбы, и он наполовину оглох. Поэтому весь остальной день, злой и
оглохший и страшно усталый, он делал все, что надо, почти автоматически. Когда будка
наконец была занята, он, измученный, сел на землю, прислонился к обломку стены и,
отвинтив крышку у фляги, сделал несколько глотков. Ему было холодно, и он впервые за
день вспомнил, что вот уже вечер, а он без шинели. Словно угадав его мысли, Петя подал
ему чужую шинель, наверное, снятую с убитого. Она оказалась мала. Сабуров сначала
накинул ее на плечи, но Петя заставил надеть шинель в рукава.
В штаб Сабуров и Масленников вернулись совсем поздно, когда стемнело. На столе
горела лампа. Сабуров мельком кинул взгляд на диван - девушка все еще спала. "Вот,
должно быть, устала. А придется будить",- подумал он и вдруг сообразил, что за весь день, с
той минуты, когда он подумал, что, наверное, будет сильная атака, и до самого возвращения
так ни разу и не вспомнил о девушке.
Они с Масленниковым сели за стол, и Сабуров налил в самодельные стопки водки.
Выпили и только тогда хватились, что нечем закусить... Пошарив по столу, Сабуров
дотянулся до красивой четырехугольной банки с американскими консервами: на всех
четырех сторонах ее были изображены разноцветные блюда, которые можно приготовить из
этих консервов. Сбоку была припаяна аккуратная открывалка. Отломив ее и продев ушко в
специальный шпенек на банке, Сабуров начал открывать крышку.
- Разрешите войти?
- Войдите.
В комнату вошел человек невысокого роста, с одной шпалой в петлицах. Он подошел к
столу, прихрамывая и слегка опираясь на самодельную палочку.
- Старший политрук Ванин,- сказал он, небрежно козырнув.- Назначен к вам
комиссаром.
- Очень рад.- Сабуров встал и пожал ему руку.- Садитесь.
Ванин поздоровался с Масленниковым и сел на скрипнувшую табуретку. Обнаружив
привычки штатского человека, он сразу снял и положил на стол фуражку и отпустил на одну
дырочку ремень; только после этого, так, словно обмундирование и портупея причиняли ему
неудобство, он уселся поудобнее.
Сабуров внимательно посмотрел на человека, которому теперь предстояло быть
главным его помощником во всех делах, и, подвинув к себе лампу, прочел
сопроводительный документ. Это была напечатанная на тоненькой бумажке выписка из
приказа по дивизии, согласно которому Ванин назначался комиссаром во второй батальон
693-го стрелкового полка.
На официальное ознакомление Ванина с положением дел в батальоне ушло вряд ли
больше десяти минут. Все было понятно и без лишних слов; условия осады - снаряды и мины
на счету, патроны в меньшей степени, но тоже на счету, горячая пища, по ночам разносимая
в термосах, водка, которой оставалось больше нормы, потому что каждый день люди
выбывали убитыми и ранеными, а старшины рот не торопились давать об этом сведения,
обмундирование, которое за восемь дней ползания и лежания в окопах у многих изодралось
в клочья, а у остальных истерлось и перепачкалось,- все это было хорошо известно каждому
человеку, хоть несколько месяцев проведшему на фронте.
Сабуров, по своей привычке, откинулся на табуретке к стене и стал свертывать
цигарку, давая этим понять, что официальная часть разговора окончена.
- Давно в городе? - спросил он Ванина.
- Только сегодня утром переправился с той стороны. Я ведь прямо из госпиталя.- Ванин
в подтверждение своих слов пристукнул палочкой по полу.
- А в Сталинграде раньше бывали?
- Бывал,- усмехнулся Ванин.- Бывал,- повторил он со странным выражением лица и
вздохнул.- Мало сказать, бывал. Я до войны здесь секретарем горкома комсомола был.
- Вот как...