Page 35 - Дни и ночи

сегодня надоумили насчет него - я все замечаю: просится во вторую роту - любимая его рота.
Теперь понимаю, в чем дело,- там волейбольная площадка, наводит его на воспоминания.
- Капитан все не принимает меня всерьез,- с легким оттенком обиды сказал
Масленников.- Ему не дают покоя мои двадцать лет... Нет, товарищ капитан, я вспоминаю о
волейболе не чаще, чем вы, честное слово.
- И совершенно напрасно. Двадцать лет - хорошая вещь. И потом, знаешь что, Миша,
когда тебе будет тридцать, мне будет сорок, а когда тебе будет сорок, мне будет пятьдесят,-
так что за мной все равно не угонишься, но чем дальше ты будешь жить, тем тебе будет
яснее, что меньше на десять лет - это гораздо лучше, чем больше на десять лет.
Он обнял Масленникова за плечи и притянул к себе.
- Нет, комиссар, у нас с вами замечательный начальник штаба - хороший,
обстрелянный, только, пожалуй, слишком часто думает о том, что бы такое особенное
придумать, чтобы стать настоящим героем. Пороховой погреб, фитиль в руках - желательно
что-нибудь в этом роде. Шучу, шучу, Миша, не сердись. Лучше встань, заведи нам какую-
нибудь пластинку.
- А у вас есть патефон? - спросил Ванин.
- А как же, возим... Думали даже пианино с третьего этажа перетащить, но его вчера
оттуда так вышвырнуло, что одни струны валяются.
За стеной раздались подряд два близких и сильных взрыва.
- Хотя, может, и нет смысла ничего сюда перетаскивать,- после паузы сказал Сабуров.-
Кажется, скоро придется менять квартиру. Сегодня весь день кладут вокруг да около.
Ванин вместе с Масленниковым подошел к батарее отопления, где стоял патефон.
Перебирая пластинки, он остановился на одной из них и попросил:
- Вот эту.
Масленников завел патефон.
В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят.
Любимый город в синей дымке тает,
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд...
Ванин отодвинулся от стола в тень и слушал молча, подперев голову руками. Когда
пластинка кончилась, Ванин, не стыдясь, вытер глаза.
- Заведи еще раз,- сказал он.
И пластинка закрутилась во второй раз.
- А крепко спит девушка,- сказал Сабуров, когда патефон кончил играть.- Даже
"Любимый город" не разбудил... Как ни жаль, а надо поднимать.
Он пересек комнату и подошел к дивану. Когда он пришел, ему в полутьме показалось,
что там лежит Аня, но это была всего-навсего его собственная брошенная на диван шинель.
- Вот как...- удивился он.- Петя, где медсестра?
И Петя, который вернулся сюда вместе с Сабуровым, но, как водится у ординарцев,
безусловно уже все знал, сказал, что девушка давно ушла.
- Куда ушла? На тот берег?
- Нет, товарищ капитан, она тут... Тут такое дело вышло. Впереди, где садик, на ничьей
земле стоны слыхать было - вроде на помощь звали. Пришли сказать дежурному, а она как
раз в это время поднялась. Ну они и пошли туда, то есть поползли.
- Кто пошел?
- Она пошла...
- Она! Хоть бы рассказывать постыдился. Батальон солдат, а стоны послышались, так
медсестра туда поползла... Да еще чужая... Что это за гастроли?
- Так нет, она не одна, тут ихний санитар с ней пополз да наш Конюков. Он тут
дежурил и тоже вызвался.
- Когда это было?
- Теперь уже, значит, два часа,- ответил Петя, посмотрев на часы.