Page 68 - История одного города

гостином дворе всех собак, дабы иметь в ночное время беспрепятственный вход в лавки. К
счастью, покушение было усмотрено вовремя, и заговор разрешился тем, что самих же
заговорщиков лишили на время установленной дачи требухи.
После того прибыл в Глупов статский советник Иванов, но оказался столь малого
роста, что не мог вмещать ничего пространного. Как нарочно, это случилось в ту самую
пору, когда страсть к законодательству приняла в нашем отечестве размеры чуть-чуть не
опасные; канцелярии кипели уставами, как никогда не кипели сказочные реки млеком и
медом, и каждый устав весил отнюдь не менее фунта. Вот это-то обстоятельство именно и
причинило погибель Иванова, рассказ о которой, впрочем, существует в двух совершенно
различных вариантах. Один вариант говорит, что Иванов умер от испуга, получив слишком
обширный сенатский указ, понять который он не надеялся. Другой вариант утверждает, что
Иванов вовсе не умер, а был уволен в отставку за то, что голова его, вследствие
постепенного присыхания мозгов (от ненужности в их употреблении), перешла в зачаточное
состояние. После этого он будто бы жил еще долгое время в собственном имении, где и
удалось ему положить начало целой особи короткоголовых (микрокефалов), которые
существуют и доднесь.
Каковой из этих двух вариантов заслуживает большего доверия — решить трудно; но
справедливость требует сказать, что атрофирование столь важного органа, как голова, едва
ли могло свершиться в такое короткое время. Однако ж, с другой стороны, не подлежит
сомнению, что микрокефалы действительно существуют и что родоначальником их предание
называет именно статского советника Иванова. Впрочем, для нас это вопрос
второстепенный; важно же то, что глуповцы, и во времена Иванова, продолжали быть
благополучными и что, следовательно, изъян, которым он обладал, послужил обывателям не
во вред, а на пользу.
В 1815 году приехал на смену Иванову виконт дю Шарио, французский выходец.
Париж был взят; враг человечества навсегда водворен на острове Св. Елены; "Московские
ведомости" заявили, что с посрамлением врага задача их кончилась, и обещали прекратить
свое существование; но на другой день взяли свое обещание назад и дали другое, которым
обязывались прекратить свое существование лишь тогда, когда Париж будет взят вторично.
Ликование было общее, а вместе со всеми ликовал и Глупов. Вспомнили про купчиху
Распопову, как она, вместе с Беневоленским, интриговала в пользу Наполеона, выволокли ее
на улицу и разрешили мальчишкам дразнить. Целый день преследовали маленькие негодяи
злосчастную вдову, называли ее Бонапартовной, антихристовой наложницей и проч., покуда
наконец она не пришла в исступление и не начала прорицать. Смысл этих прорицаний
объяснился лишь впоследствии, когда в Глупов прибыл Угрюм-Бурчеев и не оставил в
городе камня на камне.
Дю Шарио был весел. Во-первых, его эмигрантскому сердцу было радостно, что Париж
взят; во-вторых, он столько времени настоящим манером не едал, что глуповские пироги с
начинкой показались ему райскою пищей. Наевшись досыта, он потребовал, чтоб ему
немедленно указали место, где было бы можно "passer son temps а faire des betises", 17 и был
отменно доволен, когда узнал, что в Солдатской слободе есть именно такой дом, какого ему
желательно. Затем он начал болтать и уже не переставал до тех пор, покуда не был, по
распоряжению начальства, выпровожен из Глупова за границу. Но так как он все-таки был
сыном XVIII века, то в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог бы
дать очень горькие плоды, если б он не был в значительной степени смягчен духом
легкомыслия. Так, например, однажды он начал объяснять глуповцам права человека; но, к
счастью, кончил тем, что объяснил права Бурбонов. В другой раз он начал с того, что
убеждал обывателей уверовать в богиню Разума, и кончил тем, что просил признать

17 весело проводить время (франц.).