Page 67 - История одного города

которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории. С одной стороны, его
умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться
и окрепнуть, с другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и
сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют
возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
Что сила, о которой идет речь, отнюдь не выдуманная — это доказывается тем, что
представление об ней даже положило основание целой исторической школе. Представители
этой школы совершенно искренно проповедуют, что чем больше уничтожать обывателей,
тем благополучнее они будут и тем блестящее будет сама история. Конечно, это мнение не
весьма умное, но как доказать это людям, которые настолько в себе уверены, что никаких
доказательств не слушают и не принимают? Прежде нежели начать доказывать, надобно еще
заставить себя выслушать, а как это сделать, когда жалобщик самого себя не умеет
достаточно убедить, что его не следует истреблять?
— Говорил я ему: какой вы, сударь, имеете резон драться? а он только знай по зубам
щелкает: вот тебе резон! вот тебе резон!
Такова единственно ясная формула взаимных отношений, возможная при подобных
условиях. Нет резона драться, но нет резона и не драться; в результате виднеется лишь
печальная тавтология, в которой оплеуха объясняется оплеухою. Конечно, тавтология эта
держится на нитке, на одной только нитке, но как оборвать эту нитку? — в этом-то весь и
вопрос. И вот само собою высказывается мнение: не лучше ли возложить упование на
будущее? Это мнение тоже не весьма умное, но что же делать, если никаких других мнений
еще не выработалось? И вот его-то, по-видимому, держались и глуповцы.
Уподобив себя должникам, находящимся во власти вечных кредиторов, они рассудили,
что на свете бывают всякие кредиторы: и разумные и неразумные. Разумный кредитор
помогает должнику выйти из стесненных обстоятельств и в вознаграждение за свою
разумность получает свой долг. Неразумный кредитор сажает должника в острог или
непрерывно сечет его и в вознаграждение не получает ничего. Рассудив таким образом,
глуповцы стали ждать, не сделаются ли все кредиторы разумными? И ждут до сего дня.
Поэтому я не вижу в рассказах летописца ничего такого, что посягало бы на
достоинство обывателей города Глупова. Это люди, как и все другие, с тою только
оговоркою, что природные их свойства обросли массой наносных атомов, за которою почти
ничего не видно. Поэтому о действительных «свойствах» и речи нет, а есть речь только о
наносных атомах. Было ли бы лучше или даже приятнее, если б летописец, вместо описания
нестройных движений, изобразил в Глупове идеальное средоточие законности и права?
Например, в ту минуту, когда Бородавкин требует повсеместного распространения горчицы,
было ли бы для читателей приятнее, если б летописец заставил обывателей не трепетать
перед ним, а с успехом доказывать несвоевременность и неуместность его затей?
Положа руку на сердце, я утверждаю, что подобное извращение глуповских обычаев
было бы не только не полезно, но даже положительно неприятно. И причина тому очень
проста: рассказ летописца в этом виде оказался бы несогласным с истиною .

Неожиданное усекновение головы майора Прыща не оказало почти никакого влияния
на благополучие обывателей. Некоторое время, за оскудением градоначальников, городом
управляли квартальные; но так как либерализм еще продолжал давать тон жизни, то и они не
бросались на жителей, но учтиво прогуливались по базару и умильно рассматривали,
который кусок пожирнее. Но даже и эти скромные походы не всегда сопровождались для
них удачею, потому что обыватели настолько осмелились, что охотно дарили только
требухой.
Последствием такого благополучия было то, что в течение целого года в Глупове
состоялся всего один заговор, но и то не со стороны обывателей против квартальных (как это
обыкновенно бывает), а напротив того, со стороны квартальных против обывателей (чего
никогда не бывает). А именно: мучимые голодом квартальные решились отравить в