Page 12 - Капитанская дочка

Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке человек двадцать
стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были во
фрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом
халате. Увидя нас, он к нам подошел, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять
командовать. Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас идти к Василисе
Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, – прибавил он, – нечего вам смотреть».
Василиса Егоровна приняла нас запросто и радушно и обошлась со мною как бы век
была знакома. Инвалид и Палашка накрывали стол. «Что это мой Иван Кузмич сегодня так
заучился! – сказала комендантша. – Палашка, позови барина обедать. Да где же Маша?» –
Тут вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами,
гладко зачесанными за уши, которые у нее так и горели. С первого взгляда она не очень мне
понравилась. Я смотрел на нее с предубеждением: Швабрин описал мне Машу, капитанскую
дочь, совершенною дурочкою. Марья Ивановна села в угол и стала шить. Между тем подали
щи. Василиса Егоровна, не видя мужа, вторично послала за ним Палашку. «Скажи барину:
гости-де ждут, щи простынут; слава богу, ученье не уйдет; успеет накричаться». – Капитан
вскоре явился, сопровождаемый кривым старичком. «Что это, мой батюшка? – сказала ему
жена. – Кушанье давным-давно подано, а тебя не дозовешься». – «А слышь ты, Василиса
Егоровна, – отвечал Иван Кузмич, – я был занят службой: солдатушек учил». – «И, полно! –
возразила капитанша. – Только слава, что солдат учишь: ни им служба не дается, ни ты в ней
толку не ведаешь. Сидел бы дома да богу молился; так было бы лучше. Дорогие гости,
милости просим за стол».
Мы сели обедать. Василиса Егоровна не умолкала ни на минуту и осыпала меня
вопросами: кто мои родители, живы ли они, где живут и каково их состояние? Услыша, что у
батюшки триста душ крестьян, «легко ли! – сказала она, – ведь есть же на свете богатые
люди! А у нас, мой батюшка, всего-то душ одна девка Палашка, да слава богу, живем
помаленьку. Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? частый гребень, да
веник, да алтын денег (прости бог!), с чем в баню сходить. Хорошо, коли найдется добрый
человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою». – Я взглянул на Марью Ивановну;
она вся покраснела, и даже слезы капнули на ее тарелку. Мне стало жаль ее, и я спешил
переменить разговор. «Я слышал, – сказал я довольно некстати, – что на вашу крепость
собираются напасть башкирцы». – «От кого, батюшка, ты изволил это слышать?» – спросил
Иван Кузмич. «Мне так сказывали в Оренбурге», – отвечал я. «Пустяки! – сказал
комендант. – У нас давно ничего не слыхать. Башкирцы – народ напуганный, да и киргизцы
проучены. Небось на нас не сунутся; а насунутся, так я такую задам острастку, что лет на
десять угомоню». – «И вам не страшно, – продолжал я, обращаясь к капитанше, – оставаться
в крепости, подверженной таким опасностям?» – «Привычка, мой батюшка, – отвечала она. –
Тому лет двадцать как нас из полка перевели сюда, и не приведи господи, как я боялась
проклятых этих нехристей! Как завижу, бывало, рысьи шапки, да как заслышу их визг,
веришь ли, отец мой, сердце так и замрет! А теперь так привыкла, что и с места не тронусь,
как придут нам сказать, что злодеи около крепости рыщут».
– Василиса Егоровна прехрабрая дама, – заметил важно Швабрин. – Иван Кузмич
может это засвидетельствовать.
– Да, слышь ты, – сказал Иван Кузмич, – баба-то не робкого десятка.
– А Марья Ивановна? – спросил я, – так же ли смела, как и вы?
– Смела ли Маша? – отвечала ее мать. – Нет, Маша трусиха. До сих пор не может
слышать выстрела из ружья: так и затрепещется. А как тому два года Иван Кузмич выдумал
в мои именины палить из нашей пушки, так она, моя голубушка, чуть со страха на тот свет
не отправилась. С тех пор уж и не палим из проклятой пушки.
Мы встали из-за стола. Капитан с капитаншею отправились спать; а я пошел к
Швабрину, с которым и провел целый вечер.

Глава IV