Page 14 - Капитанская дочка

Они дух во мне смутили,
Сокрушили мой покой.

Ты, узнав мои напасти,
Сжалься, Маша, надо мной;
27
Зря меня в сей лютой части
И что я пленен тобой.

– Как ты это находишь? – спросил я Швабрина, ожидая похвалы, как дани, мне
непременно следуемой. Но, к великой моей досаде, Швабрин, обыкновенно
снисходительный, решительно объявил, что песня моя нехороша.
– Почему так? – спросил я его, скрывая свою досаду.
– Потому, – отвечал он, – что такие стихи достойны учителя моего, Василия Кирилыча
Тредьяковского, и очень напоминают мне его любовные куплетцы.
Тут он взял от меня тетрадку и начал немилосердно разбирать каждый стих и каждое
слово, издеваясь надо мной самым колким образом. Я не вытерпел, вырвал из рук его мою
тетрадку и сказал, что уж отроду не покажу ему своих сочинений. Швабрин посмеялся и над
этой угрозою. «Посмотрим, – сказал он, – сдержишь ли ты свое слово: стихотворцам нужен
слушатель, как Ивану Кузмичу графинчик водки перед обедом. А кто эта Маша, перед
которой изъясняешься в нежной страсти и в любовной напасти? Уж не Марья ль Ивановна?»
– Не твое дело, – отвечал я нахмурясь, – кто бы ни была эта Маша. Не требую ни твоего
мнения, ни твоих догадок.
– Ого! Самолюбивый стихотворец и скромный любовник! – продолжал Швабрин, час
от часу более раздражая меня, – но послушай дружеского совета: коли ты хочешь успеть, то
советую действовать не песенками.
– Что это, сударь, значит? Изволь объясниться.
– С охотою. Это значит, что ежели хочешь, чтоб Маша Миронова ходила к тебе в
сумерки, то вместо нежных стишков подари ей пару серег.
Кровь моя закипела. «А почему ты об ней такого мнения?» – спросил я, с трудом
удерживая свое негодование.
– А потому, – отвечал он с адской усмешкою, – что знаю по опыту ее нрав и обычай.
– Ты лжешь, мерзавец! – вскричал я в бешенстве, – ты лжешь самым бесстыдным
образом.
Швабрин переменился в лице. «Это тебе так не пройдет, – сказал он, стиснув мне
руку. – Вы мне дадите сатисфакцию».
– Изволь; когда хочешь! – отвечал я, обрадовавшись. В эту минуту я готов был
растерзать его.
Я тотчас отправился к Ивану Игнатьичу и застал его с иголкою в руках: по
препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушения на зиму. «А, Петр Андреич! –
сказал он, увидя меня, – добро пожаловать! Как это вас бог принес? по какому делу, смею
спросить?» Я в коротких словах объяснил ему, что я поссорился с Алексеем Иванычем, а его,
Ивана Игнатьича, прошу быть моим секундантом. Иван Игнатьич выслушал меня со
вниманием, вытараща на меня свой единственный глаз. «Вы изволите говорить, – сказал он
мне, – что хотите Алексея Иваныча заколоть и желаете, чтоб я при том был свидетелем? Так
ли? смею спросить».
– Точно так.
– Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Иванычем
побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте;
он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье – и разойдитесь; а мы вас уж помирим. А то:

27 Зря (устар .) – видя.