Page 16 - Капитанская дочка

На другой день в назначенное время я стоял уже за скирдами, ожидая моего
противника. Вскоре и он явился. «Нас могут застать, – сказал он мне, – надобно поспешить».
Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за
скирда вдруг появился Иван Игнатьич и человек пять инвалидов. Он потребовал нас к
коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в
крепость вслед за Иваном Игнатьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной
важностию.
Мы вошли в комендантский дом. Иван Игнатьич отворил двери, провозгласив
торжественно: «Привел!» Нас встретила Василиса Егоровна. «Ах, мои батюшки! На что это
похоже? как? что? в нашей крепости заводить смертоубийство! Иван Кузмич, сейчас их под
арест! Петр Андреич! Алексей Иваныч! подавайте сюда ваши шпаги, подавайте, подавайте.
Палашка, отнеси эти шпаги в чулан. Петр Андреич! Этого я от тебя не ожидала. Как тебе не
совестно? Добро Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выписан, он и в господа
бога не верует; а ты-то что? туда же лезешь?»
Иван Кузмич вполне соглашался с своею супругою и приговаривал: «А слышь ты,
Василиса Егоровна правду говорит. Поединки формально запрещены в воинском артикуле».
Между тем Палашка взяла у нас наши шпаги и отнесла в чулан. Я не мог не засмеяться.
Швабрин сохранил свою важность. «При всем моем уважении к вам, – сказал он ей
хладнокровно, – не могу не заметить, что напрасно вы изволите беспокоиться, подвергая нас
вашему суду. Предоставьте это Ивану Кузмичу: это его дело». – «Ах! мой батюшка! –
возразила комендантша, – да разве муж и жена не един дух и едина плоть? Иван Кузмич! Что
ты зеваешь? Сейчас рассади их по разным углам на хлеб да на воду, чтоб у них дурь-то
прошла; да пусть отец Герасим наложит на них эпитимию, 28 чтоб молили у бога прощения
да каялись перед людьми».
Иван Кузмич не знал, на что решиться. Марья Ивановна была чрезвычайно бледна.
Мало-помалу буря утихла; комендантша успокоилась и заставила нас друг друга поцеловать.
Палашка принесла нам наши шпаги. Мы вышли от коменданта по-видимому примиренные.
Иван Игнатьич нас сопровождал. «Как вам не стыдно было, – сказал я ему сердито, –
доносить на нас коменданту после того, как дали мне слово того не делать!» – «Как бог свят,
я Ивану Кузмичу того не говорил, – ответил он, – Василиса Егоровна выведала все от меня.
Она всем и распорядилась без ведома коменданта. Впрочем, слава богу, что все так
кончилось». С этим словом он повернул домой, а Швабрин и я остались наедине. «Наше дело
этим кончиться не может», – сказал я ему. «Конечно, – отвечал Швабрин, – вы своею кровью
будете отвечать мне за вашу дерзость; но за нами, вероятно, станут присматривать.
Несколько дней нам должно будет притворяться. До свидания!» И мы расстались, как ни в
чем не бывали.
Возвратясь к коменданту, я, по обыкновению своему, подсел к Марье Ивановне. Ивана
Кузмича не было дома; Василиса Егоровна занята была хозяйством. Мы разговаривали
вполголоса. Марья Ивановна с нежностию выговаривала мне за беспокойство, причиненное
всем моею ссорою с Швабриным. «Я так и обмерла, – сказала она, – когда сказали нам, что
вы намерены биться на шпагах. Как мужчины странны! За одно слово, о котором через
неделю верно б они позабыли, они готовы резаться и жертвовать не только жизнию, но и
совестию, и благополучием тех, которые… Но я уверена, что не вы зачинщик ссоры. Верно,
виноват Алексей Иваныч».
– А почему же вы так думаете, Марья Ивановна?
– Да так… он такой насмешник! Я не люблю Алексея Иваныча. Он очень мне
противен; а странно: ни за что б я не хотела, чтоб и я ему так же не нравилась. Это меня
беспокоило бы страх.
– А как вы думаете, Марья Ивановна? Нравитесь ли вы ему или нет?

28 Эпитимия – церковное наказание.