Page 41 - Капитанская дочка

главных его товарищей, с видом притворного подобострастия. Видно было, что весть о
прибытии офицера из Оренбурга пробудила в бунтовщиках сильное любопытство и что они
приготовились встретить меня с торжеством. Пугачев узнал меня с первого взгляду.
Поддельная важность его вдруг исчезла. «А, ваше благородие! – сказал он мне с живостью. –
Как поживаешь? Зачем тебя бог принес?» Я отвечал, что ехал по своему делу и что люди его
меня остановили. «А по какому делу?» – спросил он меня. Я не знал, что отвечать. Пугачев,
полагая, что я не хочу объясняться при свидетелях, обратился к своим товарищам и велел им
выйти. Все послушались, кроме двух, которые не тронулись с места. «Говори смело при
них, – сказал мне Пугачев, – от них я ничего не таю». Я взглянул наискось на наперсников 48
самозванца. Один из них, щедушный и сгорбленный старичок с седою бородкою, не имел в
себе ничего замечательного, кроме голубой ленты, 49 надетой через плечо по серому армяку.
Но ввек не забуду его товарища. Он был невысокого росту, дороден и широкоплеч, и
показался мне лет сорока пяти. Густая рыжая борода, серые сверкающие глаза, нос без
ноздрей и красноватые пятна на лбу и на щеках придавали его рябому широкому лицу
выражение неизъяснимое. Он был в красной рубахе, в киргизском халате и в казацких
шароварах. Первый (как узнал я после) был беглый капрал Белобородов; второй – Афанасий
Соколов (прозванный Хлопушей), ссыльный преступник, три раза бежавший из сибирских
рудников. Несмотря на чувства, исключительно меня волновавшие, общество, в котором я
так нечаянно очутился, сильно развлекало мое воображение. Но Пугачев привел меня в себя
своим вопросом: «Говори: по какому же делу выехал ты из Оренбурга?»
Странная мысль пришла мне в голову: мне показалось, что провидение, вторично
приведшее меня к Пугачеву, подавало мне случай привести в действо мое намерение. Я
решился им воспользоваться и, не успев обдумать то, на что решался, отвечал на вопрос
Пугачева:
– Я ехал в Белогорскую крепость избавить сироту, которую там обижают.
Глаза у Пугачева засверкали. «Кто из моих людей смеет обижать сироту? – закричал
он. – Будь он семи пядень во лбу, а от суда моего не уйдет. Говори: кто виноватый?»
– Швабрин виноватый, – отвечал я. – Он держит в неволе ту девушку, которую ты
видел, больную, у попадьи, и насильно хочет на ней жениться.
– Я проучу Швабрина, – сказал грозно Пугачев. – Он узнает, каково у меня
своевольничать и обижать народ. Я его повешу.
– Прикажи слово молвить, – сказал Хлопуша хриплым голосом. – Ты поторопился
назначить Швабрина в коменданты крепости, а теперь торопишься его вешать. Ты уж
оскорбил казаков, посадив дворянина им в начальники; не пугай же дворян, казня их по
первому наговору.
– Нечего их ни жалеть, ни жаловать! – сказал старичок в голубой ленте. – Швабрина
сказнить не беда; а не худо и господина офицера допросить порядком: зачем изволил
пожаловать. Если он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать, а коли
признает, что же он до сегодняшнего дня сидел в Оренбурге с твоими супостатами? Не
прикажешь ли свести его в приказную да запалить там огоньку: мне сдается, что его милость
подослан к нам от оренбургских командиров.
Логика старого злодея мне показалась довольно убедительною. Мороз пробежал по
всему моему телу при мысли, в чьих руках я находился. Пугачев заметил мое смущение.
«Ась, ваше благородие? – сказал он мне подмигивая. – Фельдмаршал мой, кажется, говорит
дело. Как ты думаешь?»
Насмешка Пугачева возвратила мне бодрость. Я спокойно отвечал, что я нахожусь в его

48 Наперсник (устар .) – любимец, человек, пользующийся особым доверием.

49 Пугачев выдавал своих приближенных за царских вельмож. Голубую ленту через плечо носили
награжденные высшим орденом – Андрея Первозванного.