Page 46 - Капитанская дочка
P. 46

обманывает. Эта девушка не племянница здешнего попа: она дочь Ивана Миронова, который
               казнен при взятии здешней крепости».
                     Пугачев устремил на меня огненные свои глаза. «Это что еще?» – спросил он меня с
               недоумением.
                     – Швабрин сказал тебе правду, – отвечал я с твердостию.
                     – Ты мне этого не сказал, – заметил Пугачев, у коего лицо омрачилось.
                     – Сам ты рассуди, – отвечал я ему, – можно ли было при твоих людях объявить, что
               дочь Миронова жива. Да они бы ее загрызли. Ничто ее бы не спасло!
                     – И  то  правда, –  сказал,  смеясь,  Пугачев. –  Мои  пьяницы  не  пощадили  бы  бедную
               девушку. Хорошо сделала кумушка-попадья, что обманула их.
                     – Слушай, – продолжал я, видя его доброе расположение. – Как тебя назвать не знаю,
               да и знать не хочу… Но бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты
               для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести.
               Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною сиротою, куда нам бог путь
               укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога
               молить о спасении грешной твоей души…
                     Казалось,  суровая  душа  Пугачева  была  тронута.  «Ин  быть  по-твоему! –  сказал  он. –
               Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми себе свою красавицу;
               вези ее, куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!»
                     Тут он оборотился к Швабрину и велел выдать мне пропуск во все заставы и крепости,
               подвластные  ему.  Швабрин,  совсем  уничтоженный,  стоял  как  остолбенелый.  Пугачев
               отправился  осматривать  крепость.  Швабрин  его  сопровождал;  а  я  остался  под  предлогом
               приготовлений к отъезду.
                     Я  побежал  в  светлицу.  Двери  были  заперты.  Я  постучался.  «Кто  там?»  –  спросила
               Палаша.  Я  назвался.  Милый  голосок  Марьи  Ивановны  раздался  из-за  дверей.  «Погодите,
               Петр Андреич. Я переодеваюсь. Ступайте к Акулине Памфиловне; я сейчас туда же буду».
                     Я  повиновался  и  пошел  в  дом  отца  Герасима.  И  он  и  попадья  выбежали  ко  мне
               навстречу.  Савельич  их  уже  предупредил.  «Здравствуйте,  Петр  Андреич, –  говорила
               попадья. –  Привел  бог  опять  увидеться.  Как  поживаете?  А  мы-то  про  вас  каждый  день
               поминали.  А  Марья-то  Ивановна  всего  натерпелась  без  вас,  моя  голубушка!..  Да  скажите,
               мой отец, как это вы с Пугачевым-то поладили? Как он это вас не укокошил? Добро, спасибо
               злодею и за то». –  «Полно, старуха, –  прервал  отец Герасим. – Не  все то  ври, что знаешь.
               Несть спасения во многом глаголании.    52   Батюшка Петр Андреич! войдите, милости просим.
               Давно, давно не видались».
                     Попадья стала угощать меня чем бог послал. А между тем говорила без умолку. Она
               рассказала  мне,  каким  образом  Швабрин  принудил  их  выдать  ему  Марью  Ивановну;  как
               Марья Ивановна плакала и не хотела с ними расстаться; как Марья Ивановна имела с нею
               всегдашние сношения через Палашку (девку бойкую, которая и урядника заставляет плясать
               по своей дудке); как она присоветовала Марье Ивановне написать ко мне письмо и прочее. Я
               в свою очередь рассказал ей вкратце свою историю. Поп и попадья крестились, услыша, что
               Пугачеву  известен  их  обман.  «С  нами  сила  крестная! –  говорила  Акулина  Памфиловна. –
               Промчи бог тучу мимо. Ай-да Алексей Иваныч; нечего сказать: хорош гусь!» – В самую эту
               минуту  дверь  отворилась,  и  Марья  Ивановна  вошла  с  улыбкою  на  бледном  лице.  Она
               оставила свое крестьянское платье и одета была по-прежнему просто и мило.
                     Я  схватил  ее  руку  и  долго  не  мог  вымолвить  ни  одного  слова.  Мы  оба  молчали  от
               полноты сердца. Хозяева наши почувствовали, что нам было не до них, и оставили нас. Мы
               остались одни. Все было забыто. Мы говорили и не могли наговориться. Марья Ивановна
               рассказала мне все, что с нею ни случилось с самого взятия крепости; описала мне весь ужас
               ее  положения,  все  испытания,  которым  подвергал  ее  гнусный  Швабрин.  Мы  вспомнили и


                 52   Многословие не дает спасения (старослав .).
   41   42   43   44   45   46   47   48   49   50   51