Page 68 - Лабиринт

Огненный жар спал, сразу стало хорошо, и, посидев немного в таком срамотном виде,
глядя на цветы, подаренные дедом, Толик вдруг расхохотался.
Ну не смешно ли, если бы в магазине вывеска была: «Цена букета — один зад!»

5

Когда в понедельник мама ушла на работу, Толик выставил свой букет. В цветы
затолкал открытку.
Если мама спросит, он скажет, что велел передать отец. Вот и все.
Посвистывая, Толик пошел на улицу. От вчерашнего не осталось и следа, ничего уже
не болело, солнце купалось, будто мальчишка, в белых облаках и брызгало лучами. Деревья,
серебрясь листьями, походили на богатырей в стальных чешуйчатых кольчугах и
помахивали ветвями, будто руками. Только грозных мечей им недоставало.
Эх, всем хороши каникулы, одно плохо: скучно в городе. В лагерь Толик нынче не
поехал. Ведь он раньше в лагерь от завода ездил, где отец работал, а нынче, что ж, без этого
пришлось. Ну да не беда, там тоже веселого мало. Ходи по команде, завтракай по горну. Раз
— хорошо, два — ничего, а в третий — надоест.
Плохо, что город летом пустеет. Двор будто вымер. Кто уехал, а тот, кто остался, в
тенечке дома сидит.
Нет, без дела сидеть тоскливо. Не согласен Толик без дела быть и идет гулять по
городу. Бредет не спеша по горячим улицам и все, что увидит, будто губка в себя впитывает.
Вот вроде пустое занятие — асфальт разглядывать, а ведь интересно. Мелкими
дырочками он истыкан. Это следы от каблуков. Туфли с острыми каблуками молодые
женщины носят — значит, вон сколько молодых женщин тут прошло! И каждая отметилась.
А еще спички. Закурит человек, спичку бросит, и кто-нибудь на нее наступит. Утонула
спичка в асфальте. Приглядишься, спички словно бревнышки по черной реке плывут.
На остановке две бабушки стоят. Одна аж трясется, такая уж старая, но глаза ясные.
Другой говорит:
— Видела привидение в образе младенца. Он и сказал мне: «Раба ты божья!» Это ведь
к добру, к хорошему.
Толик вспомнил вчерашние привидения, удивился, что ж тут хорошего, а про старушку
подумал с уважением: вот ведь, одной ногой в могиле стоит, а еще хорошего ждет. Молодец,
бабушка!
На вокзале, у будки чистильщика, Толик замер как загипнотизированный. Усатый
дядька в тюбетейке, мокрый от пота, сапоги военному надраивал. Мохнатые щетки у него в
руках так и плясали, шуршали, смеялись. Иногда он вдруг отдергивался от сапог,
подбрасывал свои щетки, они быстро крутились в воздухе, как маленькие пропеллеры, и
снова мелькали в руках чистильщика. Лицо его при этом оставалось строгим, даже
сердитым.
Толик полюбовался, как крутятся щетки, как пыльные сапоги начинают блестеть,
словно лакированные, и повернул домой, придумывая, как сказать маме, что цветы от отца, и
вдруг столкнулся с ним носом к носу.
Толик засмеялся обрадованно и схватил отца за руку. Вот удача! Сейчас он расскажет
ему про цветы, а потом непременно уговорит пойти домой. Хоть на полчаса! Хоть на десять
минут. Сказать что-нибудь хорошее маме — и все! Пожелать ей чего-нибудь…
Толик открыл уже рот, но при постороннем говорить не решился. Рядом с отцом стоял
нахмуренный мальчишка класса так из седьмого. Волосы у него были ежиком, под боксера,
из синей футболки выпирали широкие плечи, а простроченные крупным швом техасы
завершали спортивный вид. Увидев Толика, «боксер» поморгал черными глазами, а потом
стал пристально смотреть на отца.
Отец молча переминался с ноги на ногу, потом вытащил папироску и закурил. Он
казался растерянным, на лбу выступили крупные капельки пота. Отец все молчал, глубоко