Page 5 - Ленька Пантелеев

- Будешь?
- Буду! - отвечал Ленька. - Ой, папочка! Миленький!.. Буду! Буду!..
В соседней комнате нянька отпаивала водой Ленькину маму, охала, крестилась и
говорила, что "в Лешеньке бес сидит, не иначе". Но ведь эта же самая нянька уверяла, что и в
отце сидит "бес". И значит, столкнулись два беса - в этот раз, когда отец порол Леньку. И
все-таки Ленькин бес переборол. Убедившись в упорстве и упрямстве сына, отец никогда
больше не трогал его ремнем. Он часто порол младшего сына, Васю, даже постегивал иногда
"обезьянку" Лялю, - всем доставалось, рука у отца была тяжелая и нрав - тоже нелегкий. Но
Леньку он больше не трогал.
...Он делал иначе. За ужином, зимним вечером, детям дают холодный молочный суп. Это
противный суп, он не лезет в глотку. (Даже сейчас не может Ленька вспомнить о нем без
отвращения.)
У Васи и Ляли аппетит лучше. Они кое-как одолели свои тарелки, а у Леньки тарелка -
почти до краев.
Отец отрывается от газеты.
- А ты почему копаешься?
- Не могу. Не хочется...
- Вася!
Толстощекий Вася вскакивает, как маленький заводной солдат.
- А ну, пропиши ему две столовых ложки - на память.
Вася облизывает свою большую мельхиоровую ложку, размахивается и ударяет брата
два раза по лбу. Наверно, ему не очень жаль Леньку. Он знает, что Ленька любимец не только
матери, но и отца. Он - первенец. И потом ведь его никогда не порют. А что такое ложкой по
лбу - по сравнению с замшевыми подтяжками...
Между братьями не было дружбы. Скорее, была вражда.
Случалось, воскресным утром отец вызывает их к себе в кабинет.
- А ну, подеритесь.
- По-французски или с подножкой?
- Нет. По-цыгански.
Мальчики начинают бороться - сначала в обхватку, шутя, потом, очутившись на полу,
забившись куда-нибудь под стол или под чехол кресла, они начинают звереть. Уже пускаются
в ход кулаки. Уже появляются царапины. Уже кто-нибудь плачет.
Вася был на два года моложе, но много сильнее Леньки. Он редко оказывался
побежденным в этих воскресных единоборствах. Леньку спасала ярость. Если он разозлится,
если на руке покажется кровь, если боль ослепит его, - тогда держись. Тогда у него глаза
делаются волчьими, Вася пугается, отступает, бежит, плачет...
Отец развивал в сыновьях храбрость. Еще совсем маленькими он сажал их на большой
платяной шкаф, стоявший в прихожей. Мальчики плакали, орали, мать плакала тоже. Отец
сидел в кабинете и поглядывал на часы. Эти "уроки храбрости" длились пятнадцать минут.
Все это ничего. Было хуже, когда отец начинал пить. А пил он много, чем дальше, тем
больше. Запои длились месяцами, отец забрасывал дела, исчезал, появлялся, приводил
незнакомых людей...
Ночами Ленька просыпался - от грохота, от пьяных песен, от воплей матери, от звона
разбиваемой посуды.
Пьяный отец вытворял самые дикие вещи. "Ивану Адриановичу пьяненькому море по
колено", - говорила про него нянька. Ленька не все видел, не все знал и не все понимал, но
часто по утрам он с ужасом смотрел на отца, который сидел, уткнувшись в газету, и как-то
особенно, жадно и торопливо, не поднимая глаз, прихлебывал чай из стакана в серебряном
подстаканнике. Ленька и сам не знал почему, но в эти минуты ему было до слез жаль отца. Он
понимал, что отец страдает, это передавалось ему каким-то сыновним чутьем. Ему хотелось
вскочить, погладить отцовский ежик, прижаться к нему, приласкаться. Но сделать это было
нельзя, невозможно, Ленька пил кофе, жевал французскую булку или сепик{26} и молчал, как