Page 53 - Ленька Пантелеев

Хоря тоже посматривал в ту сторону, откуда должен был появиться Кривцов, и тоже, как по
всему было видно, волновался и нервничал.
"Караулит председателя... чтобы наябедничать!.. Наверно, отец подослал", - догадался
Ленька, и вдруг его охватила такая ненависть к этим людям, что у него потемнело в глазах.
Ему захотелось кинуться к Хоре, сбить его с ног, набить морду. Но как раз в эту минуту он
заметил какое-то движение на Большой дороге. Оттуда доносились голоса, звуки гармоники,
пение, залихватский свист... В густой зелени берез он не сразу разглядел плюшевое знамя
бандитов и белую лошадь атамана, а когда разглядел и понял, что хохряковцы уходят из
деревни, чуть не заплакал от радости.
От пережитых волнений он чувствовал слабость, руки у него дрожали, горло пересохло.
Вернувшись домой, он, прежде чем зайти в избу, кинулся в сени, где, покрытая деревянным
кружочком, стояла кадка с водой. Залпом выдудил он огромный ковш ледяной влаги и почти
без передышки вылил в себя второй ковш. Эти два ковша обжигающе-холодной родниковой
воды чуть не погубили не только Леньку, но и Александру Сергеевну.
К вечеру у мальчика поднялась температура, он начал хрипеть. Наутро он уже не мог
говорить - из горла вместо слов вырывался свистящий шепот. Приглашенный из волости
фельдшер - пожилой солидный человек в очках, в косоворотке и в сапогах с голенищами -
заглянул Леньке в горло, посопел, покряхтел и важно, как профессор, объявил:
- Типичный дифтерит.
Александра Сергеевна опустилась на лавку.
- Боже мой! Какой ужас! Только этого и не хватало. Что же делать?!
- А что ж, сударыня, - утешил ее фельдшер. - Ничего не поделаешь. Может, еще и
отлежится. Могу вам сказать, как опытный медик-практик, что, по моим наблюдениям, не все
ребятишки от глотошной помирают...
И, получив от няньки, вместо гонорара, десяток яиц, а от Александры Сергеевны цибик
перловского чая и десять кусков рафинада, этот неунывающий медик-практик уехал, оставив
на столе рецепт, который кончался следующими словами:
Принимать четыре раза в день
по одной хлебательной ложке.
Ночью Ленька проснулся и слышал, как мать, рыдая, говорила няньке:
- Нет, нет, он не выживет. Я чувствую. Ведь вы подумайте, - третья болезнь за год:
коклюш, воспаление легких и вот - дифтерит. И никакой помощи, ничего, кроме этого
ветхозаветного эскулапа...
- Полно вам, матушка, Александра Сергеевна, - утешала ее нянька. - Не гневите бога.
Господь не без милости. Да и не клином свет сошелся. Знаете что? Везите-ко вы его,
голубчика, в Ярославль. Там докторов полно.
И вот чуть свет, закутанный в десятки платков, шарфов и полушалков, Ленька уже
трясся в телеге, держа направление на Николо-Бабайскую пристань.
Он был в полном сознании, все слышал, все понимал, только не мог говорить.
А Александра Сергеевна, измученная страхами, бессонницей и зубной болью, которая со
вчерашнего вечера опять мучила ее, поминутно посматривала на часы и подгоняла возницу.
- Скорей, голубчик! Умоляю вас - скорей! Вы не понимаете, до чего мне важно поспеть к
пароходу...
Она не знала, что спешит навстречу опасностям, куда более страшным, чем дифтерит
или воспаление легких.
ГЛАВА V
Это путешествие оставило очень смутные следы в Ленькиной памяти.
Запомнились ему белые, освещенные солнцем стены монастырского двора, по которому
они подъезжали к Волге. Запомнилась большая широкая река, которая вдруг вся, во всем
своем просторе открылась ему с высокого обрывистого берега и по которой в ту минуту плыли
крохотные баржи, буксирчики и пароходики. Помнит он себя в пароходной каюте, лежащим
на жесткой, как в железнодорожном вагоне, скамейке. Помнит стук машины за стенкой, запах