Page 22 - Мой генерал

старшеклассники и учителя смотрят на меня как-то особенно, с подчеркнутым интересом,
словно хотят спросить о чем-то, не относящемся к школе, да стесняются.
И вообще я стал замечать, что жизнь моя улучшилась. Что я получил привилегии.
Двойки, конечно, и теперь иногда проскакивали. Но не так, как раньше. Теперь учителя
ставили их с оговорками. Целые речи произносили: как же, мол, ты, Антон, можешь такое
себе позволять? Ну ладно, дескать, был бы неспособный человек, а то ведь не только без
двоек, но и даже и без троек можешь учиться – и поднатужиться-то надо чуть-чуть.
Не очень приятно выслушивать такие речи, но я притерпелся и даже вывел
любопытную закономерность, как сказала бы учительница математики. Я заметил, что
иногда, прочитав мне целую лекцию и даже поставив двойку в журнал, учителя дневник мой
не требовали так строго, как раньше или как у других ребят. А иногда и в журнале двойка не
появлялась, а только жирная точка – будто двойка оставалась в уме: точку пишем, два в уме.
И еще. Еще учителя будто ждали чего-то от меня. Сначала я не понимал, чего они ждут.
Потом экспериментально выяснил: ждут слов. И не требовалось очень уж раскаиваться.
Достаточно было сказать скромным голосом: «Извините, я непременно все сделаю к
следующему уроку», – как учителя вздыхали, кто погромче, кто незаметнее, и я мог запросто
отделаться от неприятности.
Привилегии были всякие. Директор Максим Сергеевич, например, теперь всегда
замечал меня и вежливо отвечал на мои поклоны. Рыжий физрук не придирался и не срамил
меня, когда я кулем переворачивался на параллельных брусьях, а завуч никогда не
останавливала, если я бежал на перемене по коридору, и не требовала, чтобы я шел шагом. Я
чувствовал прямо-таки животом, что могу даже уйти с уроков без уважительных причин.
Однако на это я не решался. Это было бы слишком. Да и куда пойдешь один среди бела дня в
нашем поселке?
Словом, жизнь моя наполнялась маленькими привилегиями, я быстро к ним привыкал,
и все шло как по маслу, если бы не Кешка и Алька. Во всей школе только они двое
относились ко мне как прежде. Кешка не здоровался «по петушкам», а буркал неохотно:
«Привет», и Алька не улыбалась мне каждую секунду. Наоборот, они словно сговорились и
поглядывали на меня как-то недоверчиво, что ли. С каким-то сомнением.
А я их понять не мог.
Что с ними случилось? Ведь со мной-то ничего не произошло.
Однажды у меня даже мелькнула нехорошая мысль: неужели завидуют? Я тотчас
прогнал ее. Не могло этого быть. Не такие люди Кешка и Алька, чтобы завидовать
неизвестно чему. Тому, что ли, что дед у меня генерал? Вот глупость-то! Ведь я же тут ни
при чем!
Я отогнал эту мысль, да ненадолго.
Однажды я проходил по коридору, а Кешка и Алька стояли у батареи. И когда я прошел
мимо них, то услышал вдруг Кешкины слова. Слова были обидные, и сказал их Кешка
обидно, с иронией. Он сказал:
– Без лампасов, а вылитый генерал!
Это слово – «генерал» – он произнес с ударением, как бы с большой буквы.
Я словно споткнулся.
Я обернулся, еще не веря своим ушам, не веря, что Кешка, мой друг Кешка способен на
такое предательство.
Я глядел на Кешку, чувствовал, как горят мои уши, и видел его взгляд – пустой, будто
он и не видит меня, а смотрит сквозь стекло, куда-то вдаль.
Кешка презрительно смотрел сквозь меня, и я готов был провалиться: Алька
усмехнулась.
Ясное дело – она усмехнулась над Кешкиными словами и над моей новой кличкой.

«Генерал»