Page 17 - Мой генерал

– Мадам!

Серьезный разговор

Мы позанимались немножко, но Анне Робертовне не до того было – я хорошо понимал.
Я эти глаголы спрягал, как в голову приходило, а она все кивала, соглашаясь: мол,
правильно.
Я, конечно, торжествовал. Ага! Ей хочется с дедом поговорить.
Тут мама чай принесла. С кексом. Пока я глаголы спрягал – испекла. Они за стол
уселись, я на диване своем чай пью. Все-таки больной.
– Ну, что ж, мадам, – сказал дед, – пожалуйста, поведайте, как тут пенсионерам
живется? Среди молодых-то?
– Трудно, генерал, – сказала Анна Робертовна. – Как поется в старинном романсе – «и
грустно, и скучно».
– Ну, ну, – улыбнулся дедушка, – что грустно, поверить могу, а скучно – это увольте.
Как же скучно-то?
– А так, – ответила Анна Робертовна. – Им тут интересно, они строят, у них план,
плотина, кубометры, переходящие знамена, а у меня? Весь день жду, когда Гриша мой с
работы придет. Поговорить хотя бы. Он придет, поест и тут же засыпает. Прямо сидя.
Представляете?
Дед ложечкой в стакане с чаем поболтал. Задумался.
– А может, и правильно это, – сказал, – может, тут и не должно стариков быть?
– Эх, вы! – воскликнула мама. – Странно слушать мне вас! Да будь моя воля, я бы по
комсомольским путевкам пенсионеров сюда посылала! Они нам как воздух нужны! У нас
младенцев полно. А яслей не хватает. Молодые матери дома сидят, с детишками возятся. Вот
и приехали бы в эти семьи бабушки, сколько бы женщин освободили. Да что говорить,
бабушки – великая сила!
– А дедушки? – спросил я.
– С дедушками, конечно, труднее! – наморщила лоб мама. – С младенцами нянчиться
они не умеют. Но и им дело найдется.
Дед расхохотался. Люстра опять тихонечко зазвенела.
– Ну, Ольга! – воскликнул он. – Ну, государственная деятельница!
Мама покраснела, смутилась и говорит:
– Извините, папа, я же размышляю о проблеме дедушек вообще. Не о вас лично. Вы
должны отдыхать.
Дед снова засмеялся, но невесело.
– Вот, Анна Робертовна, – сказал он грустно, – мы теперь уже не только бабушки и
дедушки, а проблема!
Мама совсем сконфузилась и растерялась, стала собирать со стола, а Анна Робертовна
проговорила:
– Все жду, жду, когда мой Гриша женится, да дождаться не могу. Так что я даже и не
бабушка. Просто так… Старуха…
Дедушка посмотрел на нее пристально, молча, задумчиво разгладил скатерть, вздохнул.
– Ну что вы, Анна Робертовна, – сказал он тихо, – что вы… У каждого времени года
своя прелесть. Зима, весна, лето, осень… И у человека так же. Старость – это же осень
человеческой жизни. И в ней – свое очарование. Свои достоинства…
– «Если бы молодость знала, если бы старость могла», – продекламировала Анна
Робертовна, порозовев.
– Да, да, – сказал дед, – всему своя пора, и надо, чтобы старость не была отмечена
унынием, тоской, простым доживанием дней.
Они говорили негромко, и у деда, и у Анны Робертовны глаза как бы покрылись легким
туманом – они словно ушли из этой комнаты, не видели маму и меня, они жили в каком-то