Page 1 - Не стреляйте в белых лебедей

Борис Васильев

Не стреляйте в белых лебедей

От автора

Когда я вхожу в лес, я слышу Егорову жизнь. В хлопотливом лепете осинников, в
сосновых вздохах, в тяжелом взмахе еловых лап. И я ищу Егора.
Я нахожу его в июньском краснолесье — неутомимого и неунывающего. Я встречаю
его в осенней мокряди — серьезного и взъерошенного. Я жду его в морозной тишине —
задумчивого и светлого. Я вижу его в весеннем цветении — терпеливого и нетерпеливого
одновременно. И всегда поражаюсь, каким же он был разным — разным для людей и разным
для себя.
И разной была его жизнь — жизнь для себя и жизнь для людей.
А может быть, все жизни разные? Разные для себя и разные для людей? Только всегда
ли есть сумма в этих разностях? Представляясь или являясь разными, всегда ли мы едины в
своем существе?
Егор был единым, потому что всегда оставался самим собой. Он не умел и не пытался
казаться иным — ни лучше, ни хуже. И поступал не по соображениям ума, не с прицелом, не
для одобрения свыше, а так, как велела совесть.

1

Егора Полушкина в поселке звали бедоносцем. Когда утерялись первые две буквы,
этого уже никто не помнил, и даже собственная жена, обалдев от хронического невезения,
исступленно кричала въедливым, как комариный звон, голосом:
— Нелюдь заморская заклятье мое сиротское господи спаси и помилуй бедоносец
чертов…
Кричала она на одной ноте, пока хватало воздуха, и, знаков препинания не
употребляла. Егор горестно вздыхал, а десятилетний Колька, обижаясь за отца, плакал где-то
за сараюшкой. И еще потому он плакал, что уже тогда понимал, как мать права.
А Егор от криков и ругани всегда чувствовал себя виноватым. Виноватым не по разуму,
а по совести. И потому не спорил, а только казнился.
— У людей мужики так уж добытчики так уж дом у них чаша полная так уж жены у
них как лебедушки!..
Харитина Полушкина была родом из Заонежья и с ругани легко переходила на
причитания. Она считала себя обиженной со дня рождения, получив от пьяного попа
совершенно уже невозможное имя, которое ласковые соседушки сократили до первых двух
слогов:
— Харя-то наша опять кормильца своего критикует.
А еще то ей было обидно, что родная сестра (ну, кадушка кадушкой, ей-богу!), так
родная сестра Марья белорыбицей по поселку плавала, губы поджимала и глаза закатывала:
— Не повезло Тине с мужиком. Ах, не повезло, ах!..
Это при ней — Тина и губки гузкой. А без нее — Харя и рот до ушей. А ведь сама же в
поселок их сманила. Дом заставила продать, сюда перебраться, от людей насмешки терпеть:
— Тут, Тина, культура. Кино показывают.
Кино показывали, но Харитина в клуб не ходила. Хозяйство хворобное, муж в
дурачках, и надеть почти что нечего. В одном платьишке каждый день на людях маячить —
примелькаешься. А у Марьины (она, стало быть, Харя, а сестрица-Марьица, вот так-то!), так