Page 7 - Не стреляйте в белых лебедей

3

Не задалась у Егора Полушкина на новом месте привычная работа. Правда, первых два
месяца, когда топориком для Федора Ипатовича от солнышка до солнышка позванивал, все
вроде нормально шло. Федор Ипатович хоть и руководил им, однако взашей не подталкивал,
свою выгоду соблюдая. Мастера торопить нельзя, мастер — сам себе голова: это всякий
хозяин сообразит. И хоть и бегал вокруг, и кипятил кровь, а особо подгонять не решался. И
Егор работал, как сердце велело: где поднажать, где передохнуть, а где и отойти, присесть на
бревнышко, на работу со стороны глянуть. Да не торопливо, не в задыхе — спокойно,
вглядчиво, на три цигарки. За эту работу кормили его с семейством ежедень, штаны старые
дали и домишко. В общем, Егор не сетовал, не обижался: по закону, по сговору все было
сделано. Полмесяца он в новом жилье устраивался, неделю радовался, а потом пошел работу
искать. Не за ради дома да удобства родственника— за ради хлебушка.
Плотник есть плотник: за ним всегда работа бегает — не он за работой. Тем более, что
весь поселок труд Егоров видел, да и петух тот, его топором сработанный, с конька на весь
белый свет кукарекал. Так что взяли Егора, можно сказать, с поясным поклоном в
плотницкую бригаду местной строительной конторы. Взять-то взяли, а через полмесяца…
— Полушкин! Ты сколько ден стенку лизать будешь?
— Дык ведь это… Доска с доской не сходится.
— Ну и хрен с ними, с досками! Тебе, что ль, тут жить? У нас план горит,
премиальные…
— Дык ведь для людей жа…
— Слазь с лесов! Давай на новый объект!
— Дык ведь щели.
— Слазь, тебе говорят!..
Слезал Егор. Слезал, шел на новый объект, стыдясь оглянуться на собственную работу.
И с нового объекта тоже слезал под сочную ругань бригадира, и снова куда-то шел, на какой-
то самоновейший объект, снова делал что-то где-то, топором тюкал, и снова волокли его, не
давая возможности сделать так, чтобы не маялась совесть. А через месяц вдруг швырнул
Егор казенные рукавицы, взял личный топор и притопал домой за пять часов до конца
работы.
— Не могу я там, Тинушка, ты уж не серчай. Не дело у них — понарошка какая-то.
— Ах горе ты мое бедоносец юродивый!..
— Да уж что уж. Стало быть, так, раз оно не этак.
Откочевал он в другую бригаду, потом в другую контору, потом еще куда-то. Мыкался,
маялся, ругань терпел, но этой поскаковской работы терпеть никак не мог научиться. И
мотало его по объектам да бригадам, пока не перебрал он их все, что были в поселке. А как
перебрал, так и отступился: в разнорабочие пошел. Это, стало быть, куда пошлют да чего
велят.
И здесь, однако, не все у него гладко сходилось. В мае — только земля вздохнула —
определили его траншею под канализацию копать. Прораб лично по веревке трассу ему
отбил, колышков натыкал, чтоб линия была, по лопате глубину отметил:
— Вот до сих, Полушкин. И чтоб по ниточке.
— Ну, понимаем.
— Грунт в одну сторону кидай, не разбрасывай.
— Ну, дык…
— Нормы не задаю: мужик ты совестливый. Но чтоб…
— Нет тут вашего беспокойства.
— Ну, добро, Полушкин. Приступай. Поплевал Егор на руки, приступил. Землица
сочная была, пахучая, лопату принимала легко, и к полотну не липла. И тянуло от нее таким
родным, таким ласковым, таким добрым теплом, что Егору стало вдруг радостно и на душе