Page 5 - Не стреляйте в белых лебедей

— Ункас преследовал врага, готовый с ним сразиться. Настиг и начал биться…
Дальше стихи не получались, но Колька не сдавался. Он метался в тесном проходе меж
поленницей и топчаном, бормотал разные слова и размахивал руками. За дощатой стеной
заинтересованно хрюкал поросенок.
А Егор сидел на кухне в кальсонах и бязевой рубахе и, шевеля губами, читал книгу про
индейцев. Над странными именами шумели знакомые сосны, под таинственной пирогой
металась та же рыба, а томагавком можно было запросто наколоть к самовару лучины. И
поэтому Егору уже казалось, что история эта происходила не в далекой Америке, а здесь,
где-то на Печоре или на Вычегде, а хитрые имена придуманы просто так, чтобы было
завлекательнее. Из сеней тянуло ночным холодком, Егор сучил застывшими ногами и читал,
старательно водя пальцем по строчкам. А через несколько дней, осилив наконец-таки эту
самую толстую в своей жизни книгу, сказал Кольке:
— Хорошая книжка.
Колька подозрительно всхлипнул, и Егор уточнил:
— Про добрых мужиков.
Вообще Колькины слезы недалеко были спрятаны. Он плакал от чужого горя, от бабьих
песен, от книг и от жалости, но слез этих очень стеснялся и потому старался реветь в
одиночестве.
А вот Вовка — погодок, двоюродный братишка — только от обиды ревел. Не от боли,
не от жалости — от обиды. Сильно ревел, до трясучки. И обижался часто. Иной раз ни с того
ни с сего обижался.
Вовка книг читать не любил: ему на кино деньги давали. Кино он очень любил и
смотрел все подряд, а если про шпионов, то и по три раза, И рассказывал:
— А он ему-хрясь, хрясь! Да в поддых, в поддых!..
— Больно, поди! — вздыхал Колька.
— Дура! Это ж шпионы.
И еще у Вовки была мечта. У Кольки, к примеру, мечта каждый день была иная, а у
Вовки — одна на все дни:
— Вот бы гипноз такой открыть, чтоб все-все заснули. Ну, все! И тогда б я у каждого
по рублику взял.
— Чего ж только по рублику?
— А чтоб не заметил никто. У каждого по рублику— это ого! Знаешь, сколько? Тыщи
две, наверное.
Поскольку денег у Кольки сроду не водилось, он о них и не думал. И мечты у него
поэтому были безденежные: про путешествия, про зверей, про космос. Легкие мечты были,
невесомые.
— Хорошо бы живого слона поглядеть. Говорят, в Москве слон каждое утро по улице
ходит. — Бесплатно?
— Так по улице же.
— Врут. Бесплатно ничего не бывает.
Вовка увесисто говорил, как сам Федор Ипатович. И глядел так же: с прищуром.
Особый такой прищур, бурьяновский. Федору Ипатовичу это нравилось:
— Ты, Вовка, скрозь гляди. Сверху все лжа.
Вовка и старался глядеть скрозь, но Колька все же с братиком водился. Не спорил, не
дрался, но, правда, и особо не слушался. Если уж очень Вовка нажимал — уходил. Одного не
прощал только: когда тот над отцом его, над Егором Полушкиным, подхихикивал. Здесь и до
крайности порой доходило, но мирились быстро, все-таки родная кровь.
А про слона, который каждое утро в Москве по улицам ходит, Кольке отец рассказал.
Уж где он про этого слона разузнал, неизвестно, потому что телевизора у них не было, а
газет Егор не читал, но говорил точно, и Колька не сомневался. Раз тятька сказал — значит,
так оно и есть.
А вообще-то слонов они только на картинках видели и один раз — в кино. Там