Page 29 - Повести Белкина

заклинал ее не лишать его одной отрады: видаться с нею наедине, хотя бы через день, хотя
бы дважды в неделю. Он говорил языком истинной страсти и в эту минуту был точно
влюблен. Лиза слушала его молча. «Дай мне слово, – сказала она наконец, – что ты никогда
не будешь искать меня в деревне или расспрашивать обо мне. Дай мне слово не искать со
мной свиданий, кроме тех, которые я сама назначу». Алексей поклялся было ей святою
пятницею, но она с улыбкой остановила его. «Мне не нужно клятвы, – сказала Лиза, –
довольно одного твоего обещания». После того они дружески разговаривали, гуляя вместе по
лесу, до тех пор пока Лиза сказала ему: пора. Они расстались, и Алексей, оставшись наедине,
не мог понять, каким образом простая деревенская девочка в два свидания успела взять над
ним истинную власть. Его сношения с Акулиной имели для него прелесть новизны, и хотя
предписания странной крестьянки казались ему тягостными, но мысль не сдержать своего
слова не пришла даже ему в голову. Дело в том, что Алексей, несмотря на роковое кольцо, на
таинственную переписку и на мрачную разочарованность, был добрый и пылкий малый и
имел сердце чистое, способное чувствовать наслаждения невинности.
Если бы слушался я одной своей охоты, то непременно и во всей подробности стал бы
описывать свидания молодых людей, возрастающую взаимную склонность и доверчивость,
занятия, разговоры; но знаю, что большая часть моих читателей не разделила бы со мною
моего удовольствия. Эти подробности, вообще, должны казаться приторными, итак, я
пропущу их, сказав вкратце, что не прошло еще и двух месяцев, а мой Алексей был уже
влюблен без памяти, и Лиза была не равнодушнее, хотя и молчаливее его. Оба они были
счастливы настоящим и мало думали о будущем.
Мысль о неразрывных узах довольно часто мелькала в их уме, но никогда они о том
друг с другом не говорили. Причина ясная: Алексей, как ни привязан был к милой своей
Акулине, все помнил расстояние, существующее между им и бедной крестьянкою; а Лиза
ведала, какая ненависть существовала между их отцами, и не смела надеяться на взаимное
примирение. К тому же самолюбие ее было втайне подстрекаемо темной, романтическою
надеждою увидеть наконец тугиловского помещика у ног дочери прилучинского кузнеца.
Вдруг важное происшествие чуть было не переменило их взаимных отношений.
В одно ясное, холодное утро (из тех, какими богата наша русская осень) Иван Петрович
Берестов выехал прогуляться верхом, на всякий случай взяв с собою пары три борзых,
стремянного и нескольких дворовых мальчишек с трещотками. В то же самое время
Григорий Иванович Муромский, соблазнясь хорошею погодою, велел оседлать куцую свою
кобылку и рысью поехал около своих англизированных владений. Подъезжая к лесу, увидел
он соседа своего, гордо сидящего верхом, в чекмене, подбитом лисьим мехом, и
поджидающего зайца, которого мальчишки криком и трещотками выгоняли из кустарника.
Если б Григорий Иванович мог предвидеть эту встречу, то, конечно б, он поворотил в
сторону; но он наехал на Берестова вовсе неожиданно и вдруг очутился от него в расстоянии
пистолетного выстрела. Делать было нечего: Муромский, как образованный европеец,
подъехал к своему противнику и учтиво его приветствовал. Берестов отвечал с таким же
усердием, с каковым цепной медведь кланяется господам по приказанию своего вожатого.
В сие время заяц выскочил из лесу и побежал полем. Берестов и стремянный закричали во
все горло, пустили собак и следом поскакали во весь опор. Лошадь Муромского, не
бывавшая никогда на охоте, испугалась и понесла. Муромский, провозгласивший себя
отличным наездником, дал ей волю и внутренне доволен был случаем, избавлявшим его от
неприятного собеседника. Но лошадь, доскакав до оврага, прежде ею не замеченного, вдруг
кинулась в сторону, и Муромский не усидел. Упав довольно тяжело на мерзлую землю,
лежал он, проклиная свою куцую кобылу, которая, как будто опомнясь, тотчас остановилась,
как только почувствовала себя без седока. Иван Петрович подскакал к нему, осведомляясь,
не ушибся ли он. Между тем стремянный привел виновную лошадь, держа ее под уздцы. Он
помог Муромскому взобраться на седло, а Берестов пригласил его к себе. Муромский не мог
отказаться, ибо чувствовал себя обязанным, и таким образом Берестов возвратился домой со
славою, затравив зайца и ведя своего противника раненым и почти военнопленным.