Page 138 - Ромео и Джульета

умерла, и всегда находятся горячие головы, особенно из числа молодежи (особенно
Тибальт), готовые по любому поводу снова ее разжечь, – и тогда снова льется кровь, снова
кипят дикие страсти и нарушается здоровая, нормальная жизнь города.
Это старое, средневековое начало, восходящее корнями еще к дофеодальному
институту родовой вражды и кровной мести, напоминает картину эгоистического своеволия
феодальных баронов, изображенную в почти одновременно созданных Шекспиром
хрониках. И как там, так и здесь носителем здорового начала, пытающимся обуздать этот
разгул анархо-феодальных сил, выступает монарх, веронский герцог, обрекший на изгнание
всякого, кто возьмется за оружие, возобновив эту старую внутреннюю распрю.
Но есть еще третья сила, более великая и мощная, чем монарх, сила, выразителем воли
которой, как представлялось Шекспиру и как грезилось столь многим в XVI-XVII веках,
являлся монарх. Это – народ. Не случайно во время очередного уличного побоища между
приверженцами обоих домов (I, 1) на сцену выбегают горожане и пристава с палками, крича:
«Бей Капулетти!» – «Бей Монтекки!», а некоторые призывают бить без разбору и тех и
других; ибо дерущиеся, и те и другие, одинаково чужды и враждебны им вследствие их
упорства в застарелом соперничестве. Так и Меркуцио, друг Ромео, жизнерадостный и
остроумный выразитель духа Ренессанса, умирая от руки Тибальта, одного из Капулетти, не
делает различия между ними, когда восклицает: «Чума на оба ваши дома!» (III, 1). И в
последней сцене, когда все уже свершилось, мы узнаем, что народ с криками: «Ромео!»,
«Джульетта!», «граф Парис!» – бежит по улицам, очевидно, стремясь увидеть тела всех трех
погибших и выразить им свое сочувственное восхищение.
Воплощенное в темной распре двух семей злое начало глубоко противоположно
гуманистическим идеям свободы, человечности, радости жизни, воплощенным в образах
Ромео и Джульетты.
Злоба и ненависть убили светлое, молодое чувство. Но в своей смерти юные
любовники победили. Над их гробом происходит примирение обеих семей. Поэтому от
трагедии в целом веет не пессимизмом а бодрым утверждением новой жизни. История Ромео
и Джульетты, которым их родители клянутся соорудить золотые статуи, будет жить в веках
как обличение человеческой слепоты и бездушия, как славословие правды и любви. Так
любовь оказалась сильнее ненависти.
Это приводит нас к вопросу, упорно обсуждавшемуся в шекспировской критике:
можно ли признать пьесу трагедией в полном смысле слова. Этому препятствует помимо
только что указанного жизнеутверждающего финала общий светлый фон ее. Вся пьеса как-то
особенно «принаряжена» и расцвечена. замечательно обилие в ней веселых сценок и шуток.
Комический элемент мы встретим и в других, более поздних трагедиях Шекспира («Гамлет»,
«Макбет», особенно «Король Лир»), но там он имеет целью усилить трагическое, оттенив
его. Здесь же он приобретает почти самостоятельное значение, ослабляя трагическое.
Сходным образом и картина столь короткого, но такого полного и светозарного счастья
любящих (III, 5) уравновешивает, – если не превозмогает, – горечь их печального конца. С
этим связано и обилие рифм, введение в диалог (в двух местах) сонетной формы, и нередкие
черты эвфуизма (см., например, жалобу Джульетты, получившей известие о смерти
Тибальта; III, 2), симметрия многих мотивов и эпизодов, обилие в пьесе музыки и тому
подобные «прикрасы», усиливающие веселый, жизнерадостный тон многих мест.
Но больше всего мешает признать пьесу трагедией в шекспировском понимании этого
термина то, что наряду с борьбой героев против их окружения здесь нет внутренней их
борьбы (как, скажем, в «Гамлете», «Отелло», отчасти «Макбете» и т. п.).
Тем не менее, если пьеса и не удовлетворяет всем требованиям жанра трагедии, она все
же воспринимается нами как трагедия – как особый тип трагедии, трагедии лирической и
оптимистической – по величественности образов и возвышенной величавости борьбы,
которую ведут протагонисты пьесы с господствующим укладом. И то и другое нисколько не
умаляется тем, что борьба эта далеко не является непосильной или преждевременной, как мы
обычно наблюдаем это в трагедиях эпохи (например, в названных выше трагедиях