Page 12 - СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ

господами совсем не для того, чтобы капитаны Обжогов и Сусликов, и поручик Паштецкий,
и другие видели, что он говорит с ними, но просто для того, что они приятные люди, притом
знают все новости – порассказали бы…
Но отчего же штабс-капитан Михайлов боится и не решается подойти к ним? «Что,
ежели они вдруг мне не поклонятся, – думает он, – или поклонятся и будут продолжать
говорить между собою, как будто меня нет, или вовсе уйдут от меня, и я там останусь один
между аристократами». Слово аристократы (в смысле высшего отборного круга, в каком бы
то ни было сословии) получило у нас в России, где бы, кажется, вовсе не должно было быть
его, с некоторого времени большую популярность и проникло во все края и во все слои
общества, куда проникло только тщеславие (а в какие условия времени и обстоятельств не
проникает эта гнусная страстишка?), – между купцами, между чиновниками, писарями,
офицерами, в Саратов, в Мамадыши, в Винницы, везде, где есть люди. А так как в
осажденном городе Севастополе людей много, следовательно, и тщеславия много, то есть и
аристократы, несмотря на то, что ежеминутно висит смерть над головой каждого аристократа
и не-аристократа. Для капитана Обжогова штабс-капитан Михайлов аристократ, потому что
у него чистая шинель и перчатки, и он его за это терпеть не может, хотя уважает немного;
для штабс-капитана Михайлова адъютант Калугин аристократ, потому что он адъютант и на
«ты» с другим адъютантом, и за это он не совсем хорошо расположен к нему, хотя и боится
его. Для адъютанта Калугина граф Нордов аристократ, и он его всегда ругает и презирает в
душе за то, что он флигель-адъютант. Ужасное слово аристократ. Зачем подпоручик Зобов
так принужденно смеется, хотя ничего нет смешного, проходя мимо своего товарища,
который сидит с штаб-офицером? Чтобы доказать этим, что, хотя он и не аристократ, но
все-таки ничуть не хуже их. Зачем штаб-офицер говорит таким слабым, лениво-грустным, не
своим голосом? Чтобы доказать своему собеседнику, что он аристократ и очень милостив,
разговаривая с подпоручиком. Зачем юнкер так размахивает руками и подмигивает, идя за
барыней, которую он в первый раз видит и к которой он ни за что не решится подойти? Чтоб
показать всем офицерам, что, несмотря на то, что он им шапку снимает, он все-таки
аристократ и ему очень весело. Зачем артиллерийский капитан так грубо обошелся с
добродушным ординарцем? Чтобы доказать всем, что он никогда не заискивает и в
аристократах не нуждается, и т. д., и т. д., и т. д.
Тщеславие, тщеславие и тщеславие везде – даже на краю гроба и между людьми,
готовыми к смерти из-за высокого убеждения. Тщеславие! Должно быть, оно есть
характеристическая черта и особенная болезнь нашего века. Отчего между прежними
людьми по слышно было об этой страсти, как об оспе или холере? Отчего в наш век есть
только три рода людей: одних – принимающих начало тщеславия как факт необходимо
существующий, поэтому справедливый, и свободно подчиняющихся ему; других –
принимающих его как несчастное, но непреодолимое условие, и третьих – бессознательно,
рабски действующих под его влиянием? Отчего Гомеры и Шекспиры говорили про любовь,
про славу и про страдания, а литература нашего века есть только бесконечная повесть
«Снобсов» и «Тщеславия»?
Штабс-капитан Михайлов два раза в нерешительности прошел мимо кружка своих
аристократов, в третий раз сделал усилие над собой и подошел к ним. Кружок этот
составляли четыре офицера: адъютант Калугин, знакомый Михайлова, адъютант князь
Гальцин, бывший даже немножко аристократом для самого Калугина, подполковник
Нефердов, один из так называемых 122-х светских людей, поступивших на службу из
отставки под влиянием отчасти патриотизма, отчасти честолюбия и, главное, того, что все
это делали; старый клубный московский холостяк, здесь присоединившийся к партии
недовольных, ничего не делающих, ничего не понимающих и осуждающих все
распоряжения начальства, и ротмистр Праскухнн, тоже один из 122-х героев. К счастью
Михайлова, Калугин был в прекрасном расположении духа (генерал только что поговорил с
ним весьма доверенно, и князь Гальцин, приехав из Петербурга, остановился у него), он счел
не унизительным подать руку штабс-капитану Михайлову, чего не решился, однако, сделать