Page 56 - Детство. Отрочество. После бала

как все это было уложено накануне и как теперь мы будем сидеть; особенно один ореховый
чайный ящик с треугольной крышкой, который отдают к нам в бричку и ставят под меня,
приводит меня в сильнейшее негодование. Но Василий говорит, что это обомнется, и я
принужден верить ему.
Солнце только что поднялось над сплошным белым облаком, покрывающим восток, и
вся окрестность озарилась спокойно-радостным светом. Все так прекрасно вокруг меня, а на
душе так легко и спокойно… Дорога широкой дикой лентой вьется впереди, между полями
засохшего жнивья и блестящей росою зелени; кое-где при дороге попадается угрюмая ракита
или молодая березка с мелкими клейкими листьями, бросая длинную неподвижную тень на
засохшие глинистые колеи и мелкую зеленую траву дороги… Однообразный шум колес и
бубенчиков не заглушает песен жаворонков, которые вьются около самой дороги. Запах
съеденного молью сукна, пыли и какой-то кислоты, которым отличается наша бричка,
покрывается запахом утра, и я чувствую в душе отрадное беспокойство, желание что-то
сделать – признак истинного наслаждения.
Я не успел помолиться на постоялом дворе; но так как уже не раз замечено мною, что в
тот день, в который я по каким-нибудь обстоятельствам забываю исполнить этот обряд, со
мною случается какое-нибудь несчастие, я стараюсь исправить свою ошибку: снимаю
фуражку, поворачиваясь в угол брички, читаю молитвы и крещусь под курточкой так, чтобы
никто не видал этого. Но тысячи различных предметов отвлекают мое внимание, и я
несколько раз сряду в рассеянности повторяю одни и те же слова молитвы.
Вот на пешеходной тропинке, вьющейся около дороги, виднеются какие-то медленно
движущиеся фигуры: это богомолки. Головы их закутаны грязными платками, за спинами
берестовые котомки, ноги обмотаны грязными, оборванными онучами и обуты в тяжелые
лапти. Равномерно размахивая палками и едва оглядываясь на нас, они медленным, тяжелым
шагом подвигаются вперед одна за другою, и меня занимают вопросы: куда, зачем они идут?
долго ли продолжится их путешествие и скоро ли длинные тени, которые они бросают на
дорогу, соединятся с тенью ракиты, мимо которой они должны пройти? Вот коляска,
четверкой, на почтовых быстро несется навстречу. Две секунды, и лица, на расстоянии двух
аршин, приветливо, любопытно смотревшие на нас, уже промелькнули, и как-то странно
кажется, что эти лица не имеют со мной ничего общего и что их никогда, может быть, не
увидишь больше.
Вот стороной дороги бегут две потные косматые лошади в хомутах с захлестнутыми за
шлеи постромками, и сзади, свесив длинные ноги в больших сапогах по обеим сторонам
лошади, у которой на холке висит дуга и изредка чуть слышно побрякивает колокольчиком,
едет молодой парень, ямщик, и, сбив на одно ухо поярковую шляпу, тянет какую-то
протяжную песню. Лицо и поза его выражают так много ленивого, беспечного довольства,
что мне кажется, верх счастия быть ямщиком, ездить обратным и петь грустные песни. Вон
далеко за оврагом виднеется на светло-голубом небе деревенская церковь с зеленой крышей;
вон село, красная крыша барского дома и зеленый сад. Кто живет в этом доме? есть ли в нем
дети, отец, мать, учитель? Отчего бы нам не поехать в этот дом и не познакомиться с
хозяевами? Вот длинный обоз огромных возов, запряженных тройками сытых толстоногих
лошадей, который мы принуждены объезжать стороною. «Что везете?» – спрашивает
Василий у первого извозчика, который, спустив огромные ноги с грядок и помахивая
кнутиком, долго пристально-бессмысленным взором следит за нами и отвечает что-то только
тогда, когда его невозможно слышать. «С каким товаром?» – обращается Василий к другому
возу, на огороженном передке которого, под новой рогожей, лежит другой извозчик. Русая
голова с красным лицом и рыжеватой бородкой на минуту высовывается из-под рогожи,
равнодушно-презрительным взглядом окидывает нашу бричку и снова скрывается – и мне
приходят мысли, что, верно, эти извозчики не знают, кто мы такие и откуда и куда едем?..
Часа полтора углубленный в разнообразные наблюдения, я не обращаю внимания на
кривые цифры, выставленные на верстах. Но вот солнце начинает жарче печь мне голову и
спину, дорога становится пыльнее, треугольная крышка чайницы начинает сильно