Page 20 - Ночевала тучка золотая

А женщина стояла у входа в их вагон.
Сашка даже рот открыл от удивления, и оттуда вывалилась белая непрожеванная каша
из недоспелых семечек. Да и Колька опупело, сам не свой, уставился на нее. Такая это была
неожиданная женщина.
Молода, наверное, молода, темноволоса, густые длинные волосы небрежно откинуты
назад. Глаза у женщины были черные, посверкивающие изнутри, непонятно какой глубины и
обволакивающей теплой ласки; и губы, это были крупные, живые губы, они жили как бы
сами по себе и ничем не были замазаны, что понравилось братьям больше всего. Еще была в
лице у женщины гордая восточная величавость. Голову свою она держала высоко, как
держат только богини и царицы.
Так увидели ее оба брата и сразу влюбились Безнадежно, на всю жизнь. Но этого они
друг другу не сказали. Это было единственное, что оказалось у них не просто общим, как все
остальное, но и отдельным, принадлежащим каждому из них. Да и нравилось Кузьменышам
в женщине разное. Сашке нравились волосы, нравился ее голос, особенно когда она смеялась
Кольке же больше нравились губы женщины, вся ее колдовская внешность, как у какой-то
Шехерезады, которую он видел в книжке восточных сказок. Но это не сразу. Все это было
осознано ими потом. Сейчас же братья застыли перед ней, будто увидели около вагона не
человека, а спустившегося с неба ангела. С раздутыми пазухами, торчащими на полметра, с
руками, занятыми подсолнухами, со ртами, забитыми молодыми незрелыми семечками,
которые они так и не успели дожевать, они увязли перед ней, и вдруг оказалось, что они не
знают, как им дальше жить.
Женщина посмотрела на них и громко рассмеялась. Голос у нее оказался низкий,
бархатный, от него пошел по коже озноб — Вот тебе на! — произнесла, будто пропела
контральто, женщина, разглядывая наших братьев — Откуда же эго вы такие одинаковые?
Два сапога пара! Нет — воскликнула она и наклонилась, чтобы рассмотреть их поближе —
Нет, вы как два сапога на одну ногу! И опять замечательно легко, и будто даже искристо
(красные искры в теплой ночи), рассмеялась. И так как братья оробело молчали, и только изо
рта у Сашки продолжали сыпаться белые недожеванные семечки, женщина, обращаясь к
ним, как к давним, как к добрым своим знакомым, добавила:
— А у меня в вагоне тоже двое мужичков, но только они меньше вас' Гораздо меньше!
Им в сумме семь лет А зовут их Жорес и Марат, очень серьезные, скажу вам, важные они
мужички! Меня же вы можете называть Регина Петровна. Вы запомните? Ре-ги-на-пет-ров-
на. Ну, а вы кто? Только теперь Сашка догадался закрыть рот, а Колька, откашлявшись и
выплюнув под ноги остатки семечек, сиплым от волнения голосом сказал, что они —
Кузьме-ныши — И все? — спросила весело женщина. Братья одновременно кивнули.
— Так не бывает! — воскликнула с улыбкой женщина, и губы ее задрожали, наверное,
так она смеялась. — Может, мне называть вас Кузьменыш-первый и Кузьме-ныш-второй?
— Нет, — сказал Колька сурово. — Мы — по отдельности — будем Колька и Сашка. А
вместе мы Кузьмины, Кузьменыши, значит.
Женщина покачала головой, будто удивляясь сказанному, и волосы ее темные
заволновались и частью упали на висок и на плечо.
— Кто у вас кто? Ху из ху? — как сказали бы англичане… Да нет, если вы скажете, я в
другой раз все равно не различу, вы ведь под копирку, понимаете… Под копирку
сработаны…
Братья не поняли «копирку», но сознались потом друг другу, что с ними впервые в
жизни разговаривали по-инострански. Сашку даже пот пробил, а Колька пустил струйку в
штаны.
Но женщина этого не заметила. Она наклонилась к братьям близко-близко, от нее
невозможно стало дышать, и стало слышно, как густо пахнет чем-то темным, душистым,
никогда раньше не веданным. И волосы ее волнующе вдруг склонились к ним. Снизив голос,
она сказала, как говорят только своим:
— Дружочки мои! Мы с вами встретимся, я ведь буду у вас воспитательницей! Да, да!