Page 25 - Ночевала тучка золотая

пристукнул молоточком, послушал и сказал:
— Да чего еще ждать… И так засиделись! Вот дам сигнал и поедем. Через полчаса!
Чего не успел, торопись!
А Колька ничего не успел. Брата спасти не успел. Может, ворваться в товарняк, где
лежит Сашка, да схватить его, пока там сообразят, они до вагона своего добегут.
Всякие несуразности приходили в Колькину голову, но не было среди них ни одной,
которая могла помочь брату. А все это от отчаяния! Не найти ему до отхода эту Регину
Петровну!
Поднял он глаза и остолбенел: прямо перед ним, на путях, стоит она, задумалась и
смотрит куда-то вдаль, Кольку не видит. А в руках у нее, вот уж сказали бы, так не поверил
ни за какие коврижки, самая настоящая папироска. Кольке ль не знать папирос фабрики
«Дукат», марки «Беломоро-Балтийский канал».
И она, Регина Петровна, потягивает папиросочку, выпускает теплый дым и
сосредоточенно так вдаль глядит. Думает.
Не будь отчаянного положения, не посмел бы ни в жизнь Колька подойти к такой
странной, красивой, да еще и курящей женщине.
Но сейчас не до колебаний было. Бросился, как к своей, стал объяснять, путаное
объяснение у него вышло. Про понос, про порошки да таблетки и про ту, которая белая,
потому что в белом халате, и хочет она Сашку оставить, а Кольку прогнать… Как уже
прогнала! А одного Сашку они тут уморят, пропадет он на этой станции. А без него Колька
пропадет. Они до сих пор потому и не пропали, что не было такого, чтобы их разделить…
Регина Петровна швырнула папироску наземь, не докурив, и сразу спросила:
— Стало быть, ты — Колька? Пошли!
Сашка не видел, как переезжали они реку Кубань по хлипкому, по дрожащему под
напором свирепой воды мосту.
Все прилипли к окнам, и Колька голову высунул, чтобы все подробнее разглядеть и
рассказать Сашке.
Грязно-коричневая река с ревом неслась внизу, закручивала огромные воронки и
взбивала у каменных быков порушенного моста белые буруны.
Поезд шел тихо, как бы ощупью, и седой машинист с ежиком, наверное, не раз
вспомнил свои фронтовые дороги, и особенно путь на Сталинград, где ехать приходилось по
рельсам, положенным на голые шпалы через заволжские степи.
Деревянные сваи и сам мост несильно, но вполне ощутимо раскачивались. А если, как
сделал Колька, смотреть только на одну ревущую внизу воду, то могло показаться, что мост
медленно, вздрагивая и поддаваясь, опадает в глухую пропасть под ними.
Колька отпрянул, головой помотал: страшно стало.
Но мост уже подходил к концу, и по бокам высокой насыпи, — слава богу, переехали и
не упали, — пошли сады и огороды, сплошь затопленные водой.
Такого никто из ребят никогда не видывал. Силища, если столько воды в реке, что все
вокруг под собой похоронила! Одни верхушки деревьев торчат!
Пришла Регина Петровна — она теперь вроде как шефство над ними взяла, потому что
пообещала белой врачихе за братьями, особенно за Сашкой, следить,
— и объяснила, что в жаркое время, вот как сейчас, на горах тает снег и реки на
Кавказе начинают разливаться. Кубань тоже горная река.
— Это что же значит? — сказал с недоверием Колька. — Мы на Кавказе, что ли?
Регина Петровна посмотрела на него черными блестящими глазами, могло показаться,
что она думает о чем-то другом, — и ответила, что да, конечно, они уже на Кавказе. Въехали,
дружок!
— А горы? — расстроенно спросил Колька. Сашка промолчал, он был слаб. Но и он бы,
конечно, спросил то же самое. Вот тебе и Кавказ — одна вода на огородах!
Но Регина Петровна улыбнулась мягко, и губы у нее, крупные некрашеные губы,
дрогнули, и глаза наполнились грустной глубиной.