Page 38 - В списках не значился

вторым номером у ручного пулемета. — Вроде мимо них пробежали. Надо бы подвалы
осмотреть, а?
— Правильно, — согласился Плужников и посмотрел на сержанта, что стоял на
коленях возле станкового пулемета.
— Ступайте, — сказал сержант, не оглядываясь. — Мне пулеметик почистить треба.
— Ага. — Плужников потоптался, добавил неуверенно: — Остаетесь тут за меня.
— Вы в темноту-то не очень суйтесь, — сказал сержант. — Шуруйте гранатами.
— Взять гранаты. — Плужников поднял лежавшую у стены ручную гранату с
непривычно длинной ручкой. — Шесть человек — за мной.
Бойцы молча разобрали сложенные у стены гранаты. Плужников снова покосился на
женщину в испачканном лифчике, снова отвел глаза и сказал:
— Укройтесь чем-нибудь. Сквозняк. Женщины смотрели испуганными глазами и
молчали. Круглоголовый остряк сказал:
— Там на столе — скатерка красная. Может, дать ей? И побежал за скатеркой, не
дожидаясь приказа.
— Ведите в подвалы, — сказал Плужников пограничнику.
Лестница была темной, узкой и настолько крутой, что Плужников то и дело оступался,
всякий раз хватаясь за плечи идущего впереди пограничника. Пограничник недовольно
поводил плечами, но молчал.
С каждым шагом все тише доносился рев немецких бомбардировщиков, и частые
выстрелы, что начались сразу после бомбежки в районе Тереспольских ворот. И чем тише
звучали эти далекие шумы, тем все отчетливее и звонче делался грохот их сапог.
— Шумим больно, — тихо сказал Сальников. — А они как жахнут на шум…
— Тут они и сидели, женщины эти, — сказал пограничник, останавливаясь. — Дальше
я не ходил.
— Тише, — сказал Плужников. — Послушаем. Все замерли, придержав дыхание. Где-
то далеко-далеко звучали выстрелы, и звуки их были здесь совсем не страшными, как в кино.
Глаза постепенно привыкали к мраку: медленно прорисовывались темные своды, черные
провалы ведущих куда-то коридоров, светлые пятна отдушин под самым потолком.
— Сколько тут проходов? — шепотом спросил Плужников.
— Вроде три.
— Идите прямо. Еще двое — левым коридором, я — правым. Один боец останется у
выхода. Сальников, за мной.
Плужников с бойцом долго бродили по сводчатому, бесконечному подвалу.
Останавливались, слушали, но ничего не было слышно, кроме собственного учащенного
дыхания.
— Интересно, здесь есть крысы? — как можно проще, чтобы боец не заподозрил, что
он их побаивается, спросил Плужников.
— Наверняка, — шепотом сказал Сальников. — Боюсь я темноты, товарищ лейтенант.
Плужников и сам пугался темноты, но признаться в этом не решался даже самому себе.
Это был непонятный страх: не перед внезапной встречей с хорошо укрытым врагом и не
перед неожиданной очередью из мрака. Просто в темноте ему все время мерещились
непонятные ужасы вроде крыс, гигантских пауков и хрустящих под ногами скелетов, бродил
он впотьмах с огромным внутренним напряжением и поэтому, пройдя еще немного, не без
облегчения решил:
— Показалось им. Возвращаемся.
Круглоголовый у лестницы доложил, что одна группа уже поднялась наверх, никого не
обнаружив, а пограничник еще не вернулся.
— Скажите, чтоб выходили.
Чем выше он поднимался, тем все отчетливее слышались взрывы. Перед самым
выходом стояли женщины: наверху опять бомбили.
Плужников переждал бомбежку. Когда взрывы стали затихать, снизу поднялись бойцы.