Page 35 - В списках не значился

рассудка страх.
Кто-то упал на него и пополз от головы к ногам, к немцу, упираясь босой ногой в
подбородок лейтенанта. И Плужников почувствовал, как немец отпустил его ногу и как
странно подпрыгивает на его животе полуголый маленький боец. Это было больно, но уже
не страшно, и Плужников кое-как вылез из-под бойца и увидел, что боец этот — с
расцарапанной щекой, — стоя на коленях, бьет и бьет полотном саперной лопатки по шее
немца и что лопатка эта с каждым ударом все глубже и глубже входит в тело, и немец
судорожно корчится на полу.
Бой кончился, затихали последние стоны, последние крики и последняя ругань: немцы,
не выдержав, бежали из костела, а кто не мог убежать, доходил сейчас на окровавленном
кирпичном полу.
— Вы живой, товарищ лейтенант? А я лопаткой его, лопаткой! Хак! Хак! Как мамане
телушку!
Плужников сидел у стены, с трудом приходя в себя. Ломило голову, тошнота волнами
подступала к горлу, и он все время глотал, а слюны не было, и сухие колючие спазмы
сжимали гортань. Он понимал, что бой закончился, что сам он уцелел и, кажется, даже не
ранен, но не испытывал сейчас ничего, кроме тошноты и усталости. А маленький боец
говорил и говорил, захлебываясь от восторга:
— Я ему жилу перерубил. Жилу подрезал, как телку. Тут, на шее, место такое…
— Пистолет, — с трудом сказал Плужников: ему было неприятно это восторженное
оживление. — Пистолет мой…
— Найдем! А меня и не зацепил никто. Я верткий. Я, знаешь…
— Мой пистолет, — упрямо повторил Плужников. — Он в удостоверении записан.
Личное оружие.
— А я автомат раздобыл! А пограничник говорил: без штанов, мол. А сам — убитый, а
я — с автоматом.
— Лейтенант! — позвали откуда-то из глубины забитого пылью костела. — Лейтенант
живой, никто не видал?
— Живой я. — Плужников поднялся, шагнул и сел на пол. — Голова только. Сейчас
пройдет.
Он поискал, на что можно опереться, и нащупал немецкий автомат. Поднял, с усилием
передернул затвор: выпал тускло блеснувший патрон. Плужников поставил автомат на
предохранитель, оперся на него и кое-как встал на ноги.
К нему шел черноволосый замполитрук. Гимнастерки на замполитруке не было, белая,
залитая кровью рубашка была надета поверх свежих бинтов.
— Ранило вас? — спросил Плужников.
— Немец спину кинжалом порезал, — сказал черноволосый. — Вам тоже досталось?
— Прикладом по голове, что ли. Или душили. Не помню.
— Глотните. — Замполитрук протянул фляжку. — Бойцы с убитого немца сняли.
Непослушными пальцами Плужников отвинтил пробку, глотнул. Теплая вонючая водка
перехватила дыхание, и он тотчас же вернул фляжку.
— Водка.
— Хороши вояки? — спросил замполитрук, вешая фляжку на брючный пояс. —
Полковому комиссару покажу. Кстати, как мне доложить о вас?
Плужников показал документы. Замполитрук внимательно посмотрел их, вернул:
— Вам придется остаться здесь. Комиссар сказал, что костел — ключ обороны
цитадели. Я пришлю станковый пулемет.
— И воды. Пожалуйста, пришлите воды.
— Не обещаю: вода нужна пулеметам, а до берега не доберешься. — Замполитрук
оглянулся, увидел молоденького бойца с расцарапанной щекой. — Товарищ боец, соберите
все фляжки и лично сдайте их лейтенанту.
— Есть собрать фляжки.