Page 46 - В списках не значился

Немцы откатились наверх, на хоры: огоньки автоматов сверкали оттуда. Плужников
вскинул автомат, дал длинную очередь, и одна из вспышек разом погасла, точно
захлебнулась, а затвор, дернувшись, отскочил назад.
— Да бей же, лейтенант! Бей!
Плужников лихорадочно шарил по карманам: рожков не было. Тогда он выхватил
последнюю гранату и побежал в густой сумрак навстречу бившим очередям. Пули ударили
возле ног, по сапогам больно стегануло кирпичной крошкой. Плужников размахнулся, как на
ученье, бросил гранату и упал. Гулко грохнул взрыв.
— Толково, лейтенант, — сказал пограничник, помогая ему подняться. — Ребята на
хоры ворвались. Добьют без нас: деваться немцу некуда.
Сверху доносились крики, хриплая ругань, звон металла, тупые удары: немцев
добивали в рукопашной. Плужников огляделся: в задымленном сумраке смутно угадывались
пробегавшие красноармейцы, трупы на полу, разбросанное оружие.
— Проверь подвалы и поставь у входа часового, — сказал Плужников и сам удивился,
до чего просто прозвучала команда: вчера еще он не умел так разговаривать.
Пограничник ушел. Плужников подобрал с пола автомат, рывком перевернул
ближайшего убитого немца, сорвал с пояса сумки с рожками и пошел к выходу.
И остановился, не доходя: у выхода по-прежнему стоял их пулемет, а на нем, лицом
вниз, крепко обняв щит, лежал сержант. Шесть запекшихся дырок чернело на спине,
выгнутой в предсмертном рывке.
— Не ушел, — сказал подошедший Сальников.
— Не отдал, — вздохнул Плужников. — Не то, что мы с тобой.
— Знаете, если я вдруг испугаюсь, то все тогда, А если не вдруг, то ничего. Отхожу.
— Надо его похоронить, Сальников.
— А где? Тут камней метра на три.
— Во дворе, в воронке.
Тугой гул, нарастая, приближался к ним, сметая все звуки. Не сговариваясь, оба
бросились к оконным нишам, упали на пол. И тотчас же волна взметнула пыль, вздрогнули
стены, и взрывы тяжело загрохотали во дворе крепости.
— После налета пойдут в атаку! — кричал Плужников, не слыша собственного
голоса. — Я прикрою вход! А ты — окна! Окна, Сальников, окна-а!..
Оглушительный взрыв раздался рядом, закачались стены, посыпались кирпичи.
Взрывной волной перевернуло пулемет, отбросив мертвого сержанта. Вмиг все заволокло
дымом и гарью, нечем стало дышать. Кашляя и задыхаясь, Плужников бросился к пулемету,
на четвереньках отволок его к стене.
— Окна, Сальников!..
Сальников ничком лежал на полу, заткнув уши. Плужников тряс его, дергал, бил ногой,
но боец только плотнее прижимался к кирпичам.
— Окна-а!..
Снова грохнуло рядом, с дверного свода посыпались кирпичи. Раздался еще один
взрыв, еще и еще, и заваленный кирпичами Плужников уже перестал считать их: все слилось
в единый оглушающий грохот.
Никто не помнил, сколько часов продолжался обстрел. А когда затихло и они выползли
из-под обломков, низкий гул повис в воздухе, и на крепость с неудержимым, выматывающим
воем начали пикировать бомбардировщики. И опять они вжались в стены, опять застонала
земля, опять посыпались кирпичи и закачался, грозя обвалом, костел, сложенный триста лет
назад. И нечем было дышать среди пыли, дыма, смрада и гари, и давно уже не было сил.
Сознание меркло, и только тело еще тупо, без боли воспринимало удары и взрывы.
«Живой, — смутно думал Плужников в плотной тишине, наглухо заложившей уши. —
Я живой».
Шевелиться не хотелось, хотя он чувствовал тяжесть наваленных на спину кирпичей.
Нестерпимо болела голова, ломало все тело: каждая кость кричала о своей боли. Язык стал