Page 65 - В списках не значился

Он изо всех сил сдерживал дыхание, но сердце по-прежнему бешено колотилось в
груди, дышать приходилось часто и бурно, несмотря на все его старания. И, еще не
отдышавшись, он достал пистолет и поудобнее улегся на холодном полу.
И почти тотчас же услышал шаги. Кто-то шел к нему, осторожно ступая; только чуть
поскрипывал песок. Напряженно вглядываясь в густой сумрак, Плужников поднял пистолет;
в нем все дрожало, и он держал этот пистолет двумя руками. Глаза его уже привыкли к
темноте, и он еще издалека уловил смутные фигуры: шли двое.
— Стой! — негромко скомандовал он, когда они приблизились. — Кто идет?
Фигуры замерли, а затем одна дернулась, поплыла вперед прямо на вздрагивающую
мушку его пистолета.
— Стреляю!
— Да свои мы, свои, товарищ! — радостно и торопливо закричал тот, что шел на
него. — Федорчук, запали паклю, осветись!
Чиркнула спичка. Дымный свет факела выхватил из резко сгустившейся тьмы заросшее
бородой лицо, армейский бушлат, расстегнутый воротник гимнастерки с тремя ало
вздрогнувшими треугольничками на черных артиллерийских петлицах.
— Свои мы, свои, дорогой! — кричал первый. — Засыпало нас аж в первые залпы.
Сами выкапывались, ходы рыли, думали… думали… думали…
Дрожащий свет факела вдруг оторвался, поплыл, закружился, заиграл ослепительными,
веселыми брызгами. Пистолет с мягким стуком выпал из ослабевших рук, и Плужников
потерял сознание.
Он пришел в себя в полной тишине, и эта непривычная мирная тишина испугала его.
Сердце вдруг вновь бешено заколотилось в груди; все еще не открывая глаз, он с ужасом
подумал, что оглох, оглох полностью, навсегда, и, мучительно напрягаясь, ловил, искал,
ждал знакомых звуков: грохота взрывов, пулеметного треска, сухих автоматных очередей.
Но услышал тихий женский голос, почти шепот:
— Очнулся, тетя Христя.
Он открыл глаза, увидел блики огня на размытых мраком, уходящих ввысь сводах и
круглое девичье лицо: черная прядь волос выглядывала из-под неправдоподобно белой,
сказочно чистой косынки. Осторожно шевельнул руками — они были свободны, не
связаны, — ощупал ими край деревянной скамьи, на которой лежал, и сразу сел.
— Где я?
От резкого движения в глазах поплыло слабо освещенное подземелье, бородатые
мужчины и два женских лица: молодое, что было совсем рядом, и постарше, порыхлее, — в
глубине, у стола. Лица эти двоились, размывались, а он суетливо шарил руками по лавке, по
карманам, по липкой от крови гимнастерке. Шарил и не находил оружия.
— Выпейте воды.
Молодая протянула жестяную кружку. Он недоверчиво взял, недоверчиво глотнул:
вода была мутной, на зубах хрустел песок, но это была первая вода за истекшие сутки, и он
жадно, захлебываясь, выпил кружку до дна. И сразу перестало кружиться подземелье, огни,
людские лица. Он ясно увидел большой стол, на котором горели три плошки, чайник на этом
столе, посуду, прикрытую чистой тряпочкой, и пятерых: троих мужчин и двух женщин. Все
пятеро, улыбаясь, глядели сейчас на него; у пожилой по щекам текли слезы, она вытирала их,
всхлипывала, но — улыбалась. Что-то знакомое, далекое как сон, померещилось ему, но он
не стал припоминать, а сказал требовательно и сухо:
— Пистолет. Мой пистолет.
— Вот он. — Молодая поспешно схватила пистолет, лежавший на столе, протянула
ему. — Не узнаете, товарищ лейтенант?
Он молча схватил пистолет, выщелкнул обойму, проверил, есть ли патроны. Патроны
были, он ударом вогнал обойму в рукоятку и сразу успокоился.
— Не узнаете? Помните, в субботу — ту, перед войной, — мы в крепость пришли. Вы
упали еще. У КПП. Я — Мирра, помните?