Page 66 - В списках не значился

— Да, да.
Он все припомнил. Девушку-хромоножку и женщин с детьми, что в полной тишине
шли через развороченную крепость в немецкий плен, первый залп, и первую встречу с
Сальниковым, и отчаянный, последний крик Сальникова: «Беги, лейтенант, беги!..» Он
вспомнил ослепшего капитана и Денищика в пустом каземате, цену глотка воды и страшный
подвал, забитый умирающими.
Ему что-то весело, возбужденно, перебивая друг друга, рассказывали все пятеро, но он
ничего сейчас не слышал.
— Сытые? — шепотом спросил он, и от этого звенящего шепота все вдруг
замолчали. — Сытые, чистые, целые?.. А там, там братья ваши, товарищи ваши, там, над
головой, мертвые лежат, неубранные, землей не засыпанные. И мы — мертвые! Мертвые бой
ведем, давно уж сто раз убитые немцев руками голыми душим. Воду, воду детям не
давали, — пулеметам. Дети от жажды с ума сходили, а мы — пулеметам! Только пулеметам!
Чтоб стреляли! Чтоб немцев, немцев не пустить!.. А вы отсиживались?.. — Он вдруг
вскочил. — Сволочи! Расстреляю! За трусость, за предательство! Я теперь право имею! Я
право такое имею: именем тех, что наверху лежат! Их именем!..
Он кричал, кричал в полный голос и трясся, как в ознобе, а они молчали. Только при
последних словах старший сержант Федорчук отступил в темноту, и там, в темноте, коротко
лязгнул затвор автомата.
— Ты нас не сволочи.
Рыхлая фигура качнулась навстречу, полные руки ласково и властно обняли его.
Плужников хотел рвануться, но коснулся плечом мягкой материнской груди, прижался к ней
заросшей окровавленной щекой и заплакал. Он плакал громко, навзрыд, а ласковые руки
гладили его по плечам, и тихий, спокойный, совсем как у мамы, голос шептал:
— Успокойся, сынок, успокойся. Вот ты и вернулся. Домой вернулся, целым вернулся.
Отдохни, а там и решать будем. Отдохни, сыночек.
«Вот я и вернулся, — устало подумал Плужников. — Вернулся…»

Часть третья

1

Склад, в котором на рассвете 22 июня пили чай старшина Степан Матвеевич, старший
сержант Федорчук, красноармеец Вася Волков и три женщины, накрыло тяжелым снарядом
в первые минуты артподготовки. Снаряд разорвался над входом, перекрытия выдержали, но
лестницу завалило, отрезав единственный путь наверх — путь к спасению, как тогда считали
они. Плужников помнил этот снаряд: взрывная волна швырнула его в свежую воронку, куда
потом, когда он уже очухался, ввалился Сальников. Но для него этот снаряд разорвался
сзади, а для них — впереди, и пути их надолго разошлись.
Вся война для них, заживо замурованных в глухом каземате, шла теперь наверху. От
нее ходуном ходили старые, метровой кладки, стены, склад заваливало новыми пластами
песка и битых кирпичей, отдушины обвалились. Они были отрезаны от своих и от всего
мира, но у них была еда, а воду уже на второй день они добыли из колодца. Мужчины,
взломав пол, вырыли его, и за сутки там скапливалось до двух котелков. Было что есть, что
пить и что делать: они во все стороны наугад долбили стены, надеясь прорыть ход на
поверхность или проникнуть в соседние подземелья. Ходы эти заваливало при очередных
бомбежках, и они рыли снова и однажды пробились в запутанный лабиринт подземных
коридоров, тупиков и глухих казематов. Оттуда пробрались в оружейный склад, выход из
которого тоже был замурован прямым попаданием, и в дальний отсек, откуда вверх вела
узкая дыра.
Впервые за много дней они поднялись наверх: заживо погребенные неистово