Page 5 - Завтра была война...

— Жарковато у вас.
— Да разве это жар?-презрительно заорал сверху Пашка.-Это же субтропики! Это же
Анапа сплошная! А ну, Валька, поддай еще!
— Борькина очередь, — объявил Валька. — Борька, поддай.
— Стоит ли? — робко спросил Коваленко.
— Стоит! — отрезал я. — Пар костей не ломит.
— Это кому как,-тихо улыбнулся Андрей Иванович.
И тут я шарахнул полную шайку на каменку. Пар взорвался с треском. Пашка
восторженно взвыл, а Коваленко вздохнул. Постоял немного, подумал, взял свою шайку,
повернулся и вышел.
Повернулся…
Я и сейчас помню эту исколотую штыками, исполосованную ножами и шашками спину
в сплошных узловатых шрамах. Там не было живого места — все занимал этот сине-
багровый автограф гражданской войны.
А вот мать Искры вышла из той же гражданской иной. Не знаю, были ли у нее шрамы
на теле, но на душе были, это я понял позже. Такие же, как на спине у отца Зиночки.
Мать Искры — я забыл, как ее звали, и теперь уже никто не напомнит мне этого —
часто выступала в школах, техникумах, в колхозах и на заводах. Говорила резко и коротко,
точно командуя, и мы ее побаивались.
— Революция продолжается, запомните. И будет продолжаться, пока мы не сломим
сопротивление классовых врагов. Готовьтесь к борьбе. Суровой и беспощадной.
А может, все это мне только кажется? Я старею, с каждым днем все дальше отступая от
того времени, и уже не сама действительность, а лишь представление о ней сегодня
властвует надо мной. Может быть, но я хочу избежать того, что диктует мне возраст. Я хочу
вернуться в те дни, стать молодым и наивным…

Глава первая

— Ясненько-ясненько-прекрасненько! — прокричала Зиночка, не дослушав
материнских наставлений.
Она торопилась закрыть дверь и накинуть крючок, а мать, как всегда, застряла на
пороге с последними указаниями. Постирать, погладить, почистить, прокипятить, подмести.
Ужас сколько всего она придумывала каждый раз, когда уходила на работу. Обычно Зиночка
терпеливо выслушивала ее, но именно сегодня мама непозволительно медлила, а идея,
возникшая в Зиночкиной голове, требовала действия, поскольку была неожиданной и, как
подозревала Зина, почти преступной.
Сегодня утром во сне Зиночка увидела себя на берегу речки. Этим летом она впервые
поехала в лагерь не обычной девочкой, а помощником вожатой, переполненная ощущением
ответственности. Она все лето так строго сдвигала колючие бровки, что на переносице
осталась белая вертикальная складочка. И Зиночка очень гордилась ею.
Но увидела она себя не с пионерами, ради которых и приходилось сдвигать брови, а со
взрослыми: с вожатыми отрядов, преподавателями и другими начальниками. Они загорали
на песке, а Зиночка еще плескалась, потому что очень любила барахтаться на мелководье.
Потом на нес прикрикнули, и Зиночка пошла к берегу, так как еще не разучилась слушаться
старших.
Уже выходя на берег, она почувствовала взгляд: пристальный, оценивающий, мужской.
Зиночка смутилась, крепко прижала руки к мокрой груди и постаралась поскорее упасть на
песок. А в сладком полусне ей представилось, что там, на берегу, она была без купальника.
Сердце на мгновение екнуло. но глаз Зиночка так и не открыла, потому что страх не был
пугающим. Это был какой-то иной страх, на который хотелось посмотреть. И она торопила
маму, пугаясь не страха, а решения заглянуть в него. Решения, которое боролось в ней со