Page 9 - Завтра была война...

прощения.
— Ненормальная! — кричала после собрания Зиночка.-Нашла кого перевоспитывать!
Да он же поколотит тебя. Или… Или знаешь, что может сделать? То, что сделали с той
девочкой. в парке, про которую писали в газетах?
Искра гордо улыбалась, снисходительно выслушивая Зиночкины запугивания. Она
отлично знала, что делала: она испытывала себя. Это было первое, робкое испытание ее
личных «комсомольских» качеств.
На другой день Стамескин в школу не явился, и Искра после уроков пошла к нему
домой. Зиночка мужественно вызвалась сопровождать, но Искра пресекла этот порыв:
— Я обещала комсомольскому собранию, что сама справлюсь со Стамескиным.
Понимаешь, сама!
Она шла по длинному, темному, пронзительно пропахшему кошками коридору, и
сердце ее сжималось от страха. Но она ни на мгновение не допустила мысли, что можно
повернуться и уйти, сказав, будто никого не застала дома. Она не умела лгать, даже себе
самой.
Стамескин рисовал самолеты. Немыслимые, сказочно гордые самолеты, свечой
взмывающие в безоблачное небо. Рисунками был усеян весь стол, а то, что не умещалось,
лежало на узкой железной койке. Когда Искра вошла в крохотную комнату с единственным
окном, Саша ревниво прикрыл свои работы, но всего прикрыть не мог и разозлился.
— Чего приперлась?
С чисто женской быстротой Искра оценила обстановку: грязная посуда на табуретке,
смятая, заваленная рисунками кровать, кастрюлька на подоконнике, из которой торчала
ложка,-все свидетельствовало о том, что Сашкина мать во второй смене и что первое
свидание с подшефным состоится с глазу на глаз. Но она не позволила себе струсить и сразу
ринулась в атаку на самое слабое Сашкино место, о котором в школе никто не догадывался:
на его романтическую влюбленность в авиацию.
— Таких самолетов не бывает.
— Что ты понимаешь! — закричал Сашка, но в тоне его явно послышалась
заинтересованность.
Искра невозмутимо сняла шапочку и пальтишко — оно было тесновато, пуговки
сдвинуты к самому краю, и это всегда смущало ее — и, привычно оправив платье, пошла
прямо к столу. Сашка следил на нею исподлобья, недоверчиво и сердито. Но Искра не
желала замечать его взглядов.
— Интересная конструкция, — сказала она. — Но самолет не взлетит.
— Почему это не взлетит? А если взлетит?
— «Если» в авиации понятие запрещенное,-строго произнесла она. — В авиации
главное расчет. У тебя явно мала подъемная сила.
— Что? — настороженно переспросил отстающий Стамескин.
— Подъемная сила крыла,-твердо повторила Искра, хотя была совсем не. уверена в
том, что говорила.-Ты знаешь, отчего она зависит?
Сашка молчал, подавленный эрудицией. До сих пор авиация существовала в его жизни,
как существуют птицы: летают, потому что должны летать. Он придумывал свои самолеты,
исходя из эстетики, а не из математики: ему нравились формы. которые сами рвались в небо.
Все началось с самолетов, которые не могли взлетать, потому чю опирались на
фантазии, а не на науку. А Сашка хотел, чтобы они летали, чтобы «горки», «бочки» и
«иммельманы» были покорны его самолетам, как его собственное тело было покорно ему,
Сашке Стамескину, футболисту и драчуну. А для этого требовался сущий пустяк — расчет,
И за этим пустяком Сашка нехотя, криво усмехаясь, пошел в школу.
Но Искре было мало, что Сашка возлюбил математику с физикой, терпел литературу,
мыкался на истории и с видимым отвращением зубрил немецкие слова. Она была трезвой
девочкой и ясно представляла срок, когда ее подопечному все надоест и Стамескин вернется
в подворотни, к подозрительным компаниям и привычным «оч. плохо». И, не ожидая, пока