Page 62 - Завтра была война...

Она звонко, на все кладбище кричала последние есенинские строчки. Слезы вместе с
дождем текли по лицу, но она ничего не чувствовала. Кроме боли. Ноющей, высасывающей
боли в сердце.
Рядом, обнявшись, плакали Лена и Зиночка. Рыдающую в голос Розу с двух сторон
поддерживали отец и Петька, забыв о ссоре и торжественных проклятиях. Громко
всхлипывал Вовик Храмов, тихий отличник, над которым беззлобно и постоянно потешался
весь класс все восемь лет.
— Не уберег я тебя, девочка, — сдавленно сказал Коваленко. — Не уберег…
— Прощайтесь! — крикнула Роза, ладонями вытирая лицо.-Пора уж. Пора.
Подошла к гробу, встала на колени в жидкую скользкую грязь, погладила Вику по
мокрым волосам, прижалась губами к высокому белому лбу.
— Спи.
А потом забили гвоздями крышку, гроб спустили в могилу, насыпали холм, и все стали
расходиться. Только Ландыс с Артемом долго еще возились, сажая куст в изголовье. А
девочки, Пашка и Валька терпеливо ждали у заваленной мокрыми цветами свежей могилы. И
возвращались молча, но Зина уже не выдерживала этого молчания. Оно гнуло ее, пугало тем,
что никак не кончается, становясь все нестерпимее и мучительнее.
— Грязные вы какие, — вздохнула она, оглядев Артема и Жорку. — Вас стирать и
стирать.
Никто не ответил. Она поняла, что сказала не то, но молчать уже не было сил.
— Все ревели. Даже Вовик Храмов.
— Счастливый, — вдруг глухо произнес Артем. — Нам бы с Жоркой зареветь, куда как
хорошо бы было.
И расстались молча, кивнув друг другу. Только Лена спросила:
— До завтра?
— Может быть, — сказала Искра.
Разошлись. И, уже подходя к дому, Искра вдруг вспомнила, что не видела сегодня
Сашку Стамескина. Ни у морга, ни на кладбище. Ей стало как-то не по себе, и она начала
лихорадочно припоминать всех, все лица, твердя, что Сашка был там, был, не мог не быть.
Но лицо его не всплывало ни возле гроба, ни поодаль — не всплывало нигде, и Искра
поняла, что его действительно не было там, куда никого не приглашают.
— Тебе тут открытка с почты, — сказала любопытная соседка.
Это оказалось извещением на заказную бандероль. Почерк был знакомым, но чей он,
Искра никак не могла вспомнить. Ей почему-то очень хотелось узнать этот легкий
аккуратный почерк, очень хотелось, и она, не раздеваясь, прошла к себе за шкаф,
напряженно размышляя, кто же мог прислать ей бандероль. Сзади хлопнула дверь. Искра
знала, что вернулась мама, и не оглянулась.
— Встать!
Искра привычно вскочила. Мать с перекошенным, дергающимся лицом лихорадочно
рвала ремень, которым была перетянута ее мокрая чоновская кожанка.
— Ты устроила панихиду на кладбище? Ты?..
— Мама…
— Молчать! Я предупреждала! — Ремень расстегнулся, конец его гибко скользнул на
пол, пряжку мать крепко сжимала в кулаке.
— Мама, подожди…
Ремень взмыл в воздух. Сейчас он должен был опуститься на ее голову, грудь, лицо —
куда попадет. Но Искра не закрылась, не тронулась с места. Только побледнела.
— Я очень люблю тебя, мама, но, если ты хоть раз, хоть один раз ударишь меня, я уйду
навсегда.
Она сказала это тихо и спокойно, хотя ее всю трясло. Ремень хлестко ударил по полу
рядом. Искра дрожащими руками зачем-то поправила старенькое мокрое пальтишко и села к