Page 516 - Два капитана

привязанная к трупу лопата; я все смотрю да смотрю на
этот гипнотический блеск.
Кладбище. Мы долго ждем в тесной, грязной конторе
с белыми полосами заиндевевшей пакли вдоль бревенча­
тых стен. Опухшая конторщица сидит у буржуйки, при­
близив к огню толстые, замотанные тряпками ноги. Ро­
машов за что-то кричит на нее. Потом нас зовут — моги­
ла готова. Опираясь на лопаты, мальчики стоят на куче
земли и снега. Неглубоко же собрались они запрятать
бедную Берту! Ромашов посылает их за покойницей, и
вот ее уже везут. Длинный грустный еврей идет за са­
лазками и время от времени велит постоять — читает ко­
ротенькую молитву. Ромашов раскладывает на снегу
веревку, ловко поднимает покойницу, ногой откатывает
салазки. Теперь она лежит на веревках. Розалия Наумов­
на в последний раз целует сестру. Еврей поет, говорит
то высоко, с неожиданными ударениями, то низко, как
старая, печальная птица...
Мы возвращаемся в контору погреться. Мы — это я
и Ромашов. Он делает мне таинственный знак, хлопает
по карману, и, когда все направляются к воротам, мы за­
ходим в контору — погреться.
— Налить?
Ох, как загорается, заходится сердце, какие горячие
волны бегут по рукам и ногам! Мне становится жарко.
Я расстегиваюсь, сбрасываю теплый платок; на легких,
веселых ногах я хожу, хожу по конторе.
— Еще?
Опухшая женщина с жадностью смотрит на нас, я
велю Ромашову налить и ей. И он наливает — «Эх, была
не была!» — веселый, бледный, с красными ушами, в
треухе, лихо сбитом на затылок. Мне тоже весело, я
шучу: я беру со стола одну из черных крашеных могиль­
ных дощечек и протягиваю ее Ромашову:
— Для вас.
Он смеется:
— Вот теперь вы стали прежняя Катя!
— А все не ваша!
Он подходит ко мне, берет за руки. У него начинает
дрожать рот; маленькие, точно детские, зубы открывают­
ся,— странно, прежде никогда я не замечала, какие у
него острые, маленькие зубы.
— Нет, моя...— говорит он хрипло.

512