Page 12 - Этюды о ученых

Галилей), опять Венеция, последний поворот и точка – вязанки сухого хвороста на площади
Цветов.
Мочениго донёс на Ноланца из чистой подлости: считал, что тот знает бесовские
секреты достижения славы и богатства, но скрывает их от него. Обвинения скудны и
настолько малодоказательны, что самым вероятным приговором была ссылка в глухой
монастырь. Но снова, теперь уже в последний раз, не сдержал себя Бруно.
Споры о вере и боге продолжаются в тюрьме. «Предатель правит этим миром!» –
кричит Ноланец, воздев кукиш к низким сводам камеры. А предатели не правили миром,
предатели сидели рядом, слушали, иногда поддакивали. Новый донос на Бруно написали
соседи по камере: монах-капуцин Челестино и учитель Грациано. Костёр монаху заменили
ссылкой, но кошмары совести извели его, и страшное в своих признаниях письмо
венецианскому инквизитору отправило Челестино на костёр при жизни Бруно.
Восемь лет сидел в тюрьме Ноланец: святые отцы все мечтали склонить его к
отречению. Он признался во многом: да, его прегрешения против веры велики и в книгах
есть пороки, да, не ходил в церковь и очень любил женщин – всё это так. Но его взгляды, его
учение – нет, здесь он прав. Ему дали сорок дней на размышления, подсылали в камеру
богословов, ничего не помогало. Когда во дворце кардинала Мадруцци ему зачитали
приговор, он сказал: «Вы с большим страхом объявляете мне приговор, чем я выслушиваю
его!»
Казнь вершилась на рассвете, и было много факелов, которых ему так не хватало в ту
мокрую ночь на Темзе. Язык зажали в специальные тисочки, чтобы не выкрикнул лишнего.
Последнее, что видела толпа, прежде чем заволокло его дымом, как дёрнул головой
Джордано и отвернулся, когда протянули на длинном шесте распятие к его губам.

Альфред Брем:
«ВСЕ УВИДЕТЬ, ВСЕМ ОВЛАДЕТЬ, ЧТОБЫ ЩЕДРО ОТДАТЬ
ЛЮДЯМ»

Христиан Людвиг Брем числился пастором в деревне Унтеррентен-дорф в Саксонии, а
на самом деле был европейским известным орнитологом с коллекцией в девять тысяч чучел,
и крестьяне с иронией называли его «птичьим пастором». Ружье он купил сыну, когда тому
исполнилось восемь лет, и в день своего рождения Альфред подстрелил овсянку – первую
свою жертву. Из всей живности Альфред Брем больше благдволил к птицам, хотя это, быть
может, и трудно заметить, читая «Жизнь животных».
Необыкновенная книга эта вот уже сто лет не знает равнодушных читателей. Помню, я
не умел ещё читать, но с восторгом повторял выученные наизусть подписи под картинками.
Детям, особенно детям города, часто она первая распахивала неизвестные и прекрасные
горизонты, заставляя их тосковать от огромности и причудливости мира. Взрослых эта книга
словно останавливает на бегу, отстраняя от них суету и мелочь их забот, и каждого на
минуту хотя бы делает радостно удивлённым. И нет, наверное, людей, которые не
позавидовали бы автору этой книги – чернобородому путешественнику в высоких сапогах, с
ружьём на плече и записной книжкой в кармане. А ведь он не был ни особенно счастлив, ни
удачлив, просто он очень любил живое и искал его повсюду. Он мечтал о путешествиях
всегда, а путешествовал меньше, чем вы думаете: не был в Индии, в Австралии, не был в
Южной Америке, а в Северной жил только в городах – читал лекции.
17-летним мальчишкой его взял в Африку барон Мюллер. Это было первое и самое
долгое его путешествие в верховья Нила. Он носил турецкую одежду и, обладая актёрскими
способностями, перенял восточную походку и мусульманскую плавность движений. Он